Марк Хелприн - Париж в настоящем времени

– Итак, – спросил Жюль, провожая Армана, – когда, вы говорите, они очистят серверы?

– В августе.

– Какого числа?

– Первого.

– Вы уверены?

– Я там работал некоторое время.

– Вы очень мне помогли, мсье Марто.

– Вы мне тоже, мсье Лакур. Благодарю вас.

На полпути к воротам Арман обернулся, чтобы махнуть рукой на прощание Жюлю, который все еще стоял в дверях и глядел Арману вслед.

Теперь, зная примерную дату своей смерти, впервые в жизни Жюль чувствовал себя по-настоящему свободным. Хотя он и не верил, что действительно сможет увидеться со своими родителями, Жаклин или с Миньонами, величайший покой давало ему знание, что, последовав за ними, он станет таким, как они. Не то чтобы он с нетерпением ожидал смерти, но он был счастлив, что она придет, если придет – согласно его плану, – когда он достигнет наивысшего напряжения сил, раскрасневшись под солнцем на свежем воздухе. На дорожке высоко над Сеной, в разгар летнего зноя он ударится о гравий и падет, сражаясь.

А напоследок ему осталось прошлое и настоящее Парижа, цвета его, и свет, и звук его – слой за слоем, и музыка, плывущая над белеющим городом, словно дым весенних костров.

Когда свет и тепло успокоили Францию, зима грациозно перетекла в весну. Катрин думала, что отец сошел с ума. Бороться с этим у нее не хватало сил, поэтому она испугалась. Давид сохранял спокойствие, но у Катрин его уже не осталось, поэтому она набрасывалась на Жюля, когда чувствовала, что он творит безумства. Он стал назойливым и безжалостным, и это еще сильнее убеждало Катрин, что у отца не все дома. Дочь стала умолять его показаться психиатру, а он рассмеялся и сказал:

– Знавал я одного психиатра. Он все катался в автобусе по кольцу вокруг театра «Ронд-Пойнт». А может, он гонялся за хомяком по зоомагазину или наматывал круг за кругом на чертовом колесе.

Вот брякнет что-нибудь такое и хохочет как ненормальный. И доверие Катрин к отцу таяло на глазах.

Состояние Люка стабилизировалось, но лучше ему не стало. Прогнозы по-прежнему не радовали. Катрин не могла заставить себя запретить отцу появляться у них в доме, но всякий раз, когда он приходил, у нее так и чесались руки поколотить его, потому что он притаскивал всевозможные сведения о клиниках Швейцарии и Соединенных Штатов – в Бостоне, Балтиморе, Огайо, Техасе и Миннесоте – и распечатки из интернета о ценах на недвижимость, климате, школах, иммиграционных правилах, банках и тому подобном. Она приходила в ярость:

– И как тебе хватило дурости совать нам рекламу этих домов, каждый из которых стоит больше двух миллионов евро? Мы не получим вида на жительство в этих странах, нам даже не на что просто туда поехать, а уж лечение там и вовсе нам не по карману, а бесплатно они не лечат. Зачем? Зачем ты это делаешь?

Чаще всего за этим следовали бурные рыдания, и, хотя именно он был причиной этих слез, она прятала лицо у него на груди, и он обнимал ее, баюкая, как маленькую девочку. Волосы у нее по-прежнему были рыжие – только гораздо светлее материнской густой красно-каштановой масти, – и по-прежнему вся она была в веснушках, которые одинаково часто встречаются у кельтов и у евреев, и никто не знает почему.

– Запланируй это и будь готова поехать, – сказал он настойчиво.

Она отстранилась от него, глубоко вздохнула, глянула на него разочарованно и удивленно и ответила:

– Это жестоко с твоей стороны. У нас нет денег. И у тебя их нет. Неужели Шимански пообещал дать их нам?

– Нет.

– Тогда почему? У тебя же нет тайного богатства. Где-то хранятся бриллианты бабушки с дедом? Или ты собрался ограбить банк?

– Я просто думаю, что тебе стоит планировать отвезти Люка в одну из этих клиник и жить рядом с ней, пока он будет лечиться, к тому же ситуация в стране складывается неутешительная, так что надо обдумывать возможность там и остаться. В середине августа.

– Это невозможно.

– Обещай, что будешь наготове, просто на всякий случай.

– У нас нет времени.

– У вас оно есть.

– Ложные надежды.

– Катрин, я уважаю тебя безмерно, но я повидал гораздо больше твоего. И я больше знаю. Кое-что произошло в прошлом и происходит сейчас, и я абсолютно ничего не могу тебе рассказать. Ты должна довериться мне. Разве я могу причинить тебе боль?

И Катрин сделала, как он просил, но как же больно пытаться воспарить следом за мечтой, когда тяжкие оковы тянут тебя к земле.