Марк Хелприн - Париж в настоящем времени

– Кому, простите?

– Жена у него бразильянка, а мальчишки – сущие животные. Это его бесконечно огорчало. Он мечтал, чтобы они играли на фортепиано, стали врачами или артистами – справедливыми, достойными, честными, вдумчивыми.

– А они не стали.

– Нет. У них вид и повадки наркобаронов, ездят повсюду со свитой прихлебателей и шлюх, а в машинах музыка грохочет так, что трескаются несущие стены окрестных домов, эти молодчики избивают людей в барах, а потом платят им, чтобы заткнулись, дрыхнут до трех часов дня.

– Не в моем вкусе, – сказала она, присаживаясь на диван. – А куда вы пропали?

– Пропал? – удивился Жюль. – Когда?

– Вы не появлялись в консерватории.

– Зачем?

– Уже два урока. Я прождала все время. И никто ничего не знал, – сказала она, имея в виду администрацию, – так что уроки зачли, но я ничему не научилась.

– Какие уроки? У меня до весны никаких часов.

– Нет. Вы есть в расписании. У меня.

Жюль подошел к компьютеру и открыл расписание. Она была права.

– Мне никто не сообщил.

– Как часто вы проверяете почту?

– Вообще-то, совсем не проверяю. Если не ожидаю чего-то конкретного.

Не поверив, она переспросила:

– Не проверяете, если не ожидаете чего-то конкретного?

– Нет.

– О’кей, но, вообще, обычно как часто?

– Ну, может, раз в три недели. Я предпочитаю телефон или простые письма.

Элоди это настолько позабавило, что она засмеялась. Смех изменил ее, и он почувствовал одновременно огорчение и радость, так ему нравились эти перемены в ней.

– Так вы теперь моя студентка?

– Да, я же вам говорила.

Он отыскал в компьютере ее фамилию: Элоди де Шалан. Это имя он видел впервые.

– Весьма аристократическая фамилия.

– Была. Тысячу лет назад.

Жюль оглядел ее с ног до головы. Она совсем не была «странной», что бы там ни говорили другие студенты. Она была необыкновенная, просто дух захватывало.

– Я так не думаю, – сказал он. – Если ваши предки на самом деле были изысканны и величественны, то за тысячу лет ваш род нимало не утратил. А правда ли, что в детстве вы были, – спросил он, – как предположила одна из ваших сокурсниц, одинокой девочкой в доме, набитом книгами?

– Правда. Была. Из окна моей комнаты виднелись Альпы в снеговых шапках, и у нас было столько земли, что вокруг не было заметно ничего, сделанного человеческими руками. Бассейн, лошади и теннисный корт, но ни отец, ни мать в теннис не играли, так что я бросала мячик об стенку и играла на виолончели – этим можно заниматься в одиночестве, хотя, конечно же, – сказала она многозначительно и чуточку лукаво, – без учителя не обойтись.

– Чем занимается ваш отец? – спросил Жюль, подумав, что отец ее, наверное, достаточно молод, чтобы годиться ему в сыновья.

– Ни мамы, ни отца уже нет в живых. Отец пытался вкладывать деньги, чтобы заработать, но все потерял. Ему никогда не везло.

– А теннисный корт с бассейном? И все остальное?

– Наследство.

– Вы пришли, чтобы я отдал вам эти пропущенные мной уроки?

«Что я делаю?» – подумал он. И ощутил озноб и чувство сродни падению.

– Только если захотите. У меня была работа в Сен-Жермен-ан-Ле, и я подумала, что надо бы зайти, раз вы не появляетесь.

– Я очень виноват, простите. Я переоденусь, вы не против? Мне неловко давать уроки в тренировочном костюме. Вот если бы сейчас стояло лето и все вокруг ходили бы в шортах…

– Я пока настроюсь. Это ваша? – Она указала на виолончель Жюля, прислоненную в углу. – Разумеется, она ваша, просто я имею в виду, что она выглядит… как моя. Она не только что с полки.

– Нет. Это инструмент моего отца, и он очень старый, венецианский. Я слышал отцовскую игру лишь однажды.

– Почему?

– Позвольте мне переодеться. Вы захватили ноты? Имели в виду что-то конкретное?

– Нет.

– Тогда, полагаю, выбор за мной.

Когда Жюль появился снова, уже полностью одетый, выглядел он гораздо моложе и солиднее, чем в тренировочном костюме. Помимо всего прочего, он, пребывая в состоянии, близком к панике, пригладил расческой волосы, а покрой и воротник рубашки поло творят чудеса. Элоди заняла стул, стоящий напротив того, что находился ближе к виолончели Жюля, ее собственный инструмент непринужденно прислонился к ней, как задремавший ребенок, смычок висел в правой руке, расслабленно указывая кончиком в пол.

Прежде чем сесть, Жюль поинтересовался, не хочет ли Элоди чего-нибудь поесть или выпить.

– Спасибо. Я всю вторую половину дня провела на свадебном приеме, и музыканты наелись за вчера, сегодня и завтра.