Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 7

Не менее примечательным было в нашей «слободке» другое соседство. В одной из её комнатушек тоже доживала свой век некая «пиковая дама» — настоящий осколок прошлого девятнадцатого века — столетняя графиня. Полуглухая и полуслепая, целиком на попечении немолодой опекунши, взявшей на себя труд ухаживать за старой дамой. В один из моментов откровения Анна Степановна, так звали опекуншу, поведала, что её подопечная действительно из «бывших». И когда-то в молодые годы увлечение музыкой привело её в кружок самого Балакирева, и что она — самая настоящая графиня, и что жизнь сложилась печально и трагично, как и у большинства выходцев из дворянского сословия. Больше она ничего не рассказывала, дав понять, что не за просто так несёт сейчас этот крест: комната юридически останется за ней, ведь одинокой старушке не так уж долго пребывать на нашей грешной земле…

Так и случилось, и страдалица-опекунша вскоре стала законной наследницей вожделенных метров. Надо сказать, что Анна Степановна была по-своему уникальна. Эта пожилая, очень маленькая и очень практичная женщина обладала твёрдым и достаточно властным характером, закалившимся, видимо, за годы скитаний и испытаний. Маленькой она называла не только саму себя, но и всех её бывших товарищей по цеху, приходивших к ней в гости актеров-лилипутов. Примечательно то, что она тоже была лилипуткой, бывшей когда-то в молодости в тридцатые годы актрисой уникального театра лилипутов, игравших в прославленных опереттах: «Сильва», «Перикола», «Корневильские колокола» и других в разных городах тогда ещё Советского Союза. В Москве в пятидесятые годы многим из них была уготована участь работать в цирке в номерах у знаменитого иллюзиониста Игоря Кио. С жильём было сложнее, приходилось устраиваться кто как мог. Так, постарев, бывшая опереточная актриса из маленьких и прибилась к «пиковой даме», благо высветилась перспектива остаться в Москве.

Да, мне поистине повезло. В свои четырнадцать-пятнадцать лет передо мной открылась целая книга судеб, которую мне выпало листать не один год моей юной тогда жизни…

Для меня судьбы героев моего повествования — тогдашних моих соседей — не казались в то время необычными и чем-то замечательными. Во всех этих историях была жизнь поколений, о которых я уже много знала и многое понимала. Так жила вся страна, пережившая эмиграции, ГУЛАГ, войны, скудость бытия, засилье коммуналок… Но всё же некоторые из историй оставили глубокий след в моей душе.

Жили-были две женщины: одна лет тридцати с небольшим, другая возраста, на мой взгляд, неопределённого. Молодая — Фира — инженер-химик, громкая, бойкая, немного базарная, а может, импульсивная. Другая, мать Фиры, старая, жалкая, очень больная. Она с трудом передвигалась по стеночке, голова моталась из стороны в сторону, руки ходили ходуном. Фира, обхватив мать крепко поперёк туловища, буквально волокла её на себе в туалет и обратно. Бедная Эмма Моисеевна, мать Фиры, пытаясь, видимо, иногда что-то сказать, начинала хохотать каким-то безумным квакающим смехом, пугая окружающих. Я жалела её, но как-то отстранённо, слегка брезгливо, ещё не научившись сопереживать в силу молодого здорового эгоизма…

Однажды в их комнате появился мужчина лет шестидесяти. Приземистый, бедно одетый, с каким-то виноватым выражением на лице и во всей фигуре. Представился Николаем Николаевичем. Он всегда старался незаметно приходить и уходить. При встречах с соседями вежливо кланялся, пряча глаза, и тут же исчезал в проёме двери. Он появлялся внезапно, жил неделями и снова исчезал. Потом он исчез надолго. Фира ходила заплаканная и однажды, встретив меня на кухне, коротко сказала: «Зайди! Хочу тебе кое-что показать.» Усадив меня за стол, разложила на нём большой альбом фотографий. Среди старых, намертво приклеенных фото она обратила моё внимание на три пожелтевших от времени снимка…

— Вот на этих, посмотри, мои родители — папа и мама. Это тридцатые годы. Можно узнать?

На меня смотрели два счастливых и очень красивых человека. Юноша спортивного типа в белой майке и белых чесучовых брюках весело улыбался, приобняв за плечи хрупкую черноволосую, тоже очень красивую девушку в платье-матроске и белой соломенной шляпке по моде тех лет. Снимок, сделанный на фоне моря явно на южном курорте, запечатлел счастливое состояние молодой пары. На всех фотографиях, которые показала мне Фира, их лица светились счастьем и любовью…

Я долго молчала, разглядывая снимки, не понимая, с чем связать увиденное. Наконец Фира, тяжело вздохнув, стала рассказывать: