Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 7

«Я признаю в бабушке коллегу и чувствую неловкость, что мне „подают“ больше, — записывала, наблюдая за ней, Ольга Эрастовна. — На пристани издали видим бабушку. Она сдает мешок сухарей, приемщик с ней разговаривает, зовет в контору посидеть; для довесу она идет покупать в шалаш (ларек) булку, спрашивает бутылку квасу для себя. Надо видеть походку раскутившейся бабушки! Сегодня она купила за 20 копеек лубочный сундук, заявив, что держать в доме мешок „вовсе не прелестно“. Все заработанные у нас деньги отправила дочке». Озаровская долго не решалась спросить:

— Бабушка, поедешь со мной в Москву? На корову заработаешь…

— Поеду! — с ходу заявила Махонька. — Купить корову, конечно же, хорошо, а Москву увидеть — еще лучше.

Прасковья Андреевна только руками всплеснула:

— Куда ты, бабка, помрешь?!

— Уж не велико у бабки и костьё, — храбро отвечала нищенка. — Найдется место, где его закопать. Поехали!

В одном из писем Озаровская уведомляла своих знакомых: «Собирая словесный жемчуг на Пинеге, уловила я жемчужину редкой красоты. Везу ее в Москву…»

Звезда северных лесов

Среди пестрой газетной кутерьмы промелькнуло сообщение о том, что 24 сентября 1915 года в здании Политехнического музея на вечере в честь известного сибирского этнографа Г. Н. Потанина выступила артистка О. Э. Озаровская. Она рассказала о своей второй поездке на русский Север и представила публике «удивительный феномен» — старушку-сказительницу Марью Кривополенову, которая с большим успехом исполнила старинные былины «Иван Грозный и его сын» и «Илья Мурович и Калин царь».

Спустя три дня о диковинной лесной старушке говорила вся Москва. «Кривополенова пела старинные былины и скоморошины, заученные ею с голоса от своего столетнего деда, и покорила москвичей, — отмечал рецензент газеты „Русское слово“. — Перед успехом маленькой старушки в расписных валенках и пестром платочке померк даже успех О. Э. Озаровской…»

Очевидцы вспоминали, что, когда бабушка впервые вышла на сцену, ее крохотную фигурку в синем сарафане никто толком не разглядел (думали, что уборщица) и в зале долго не смолкали голоса, шарканье, рассаживание скучающей публики. Это могло вывести из себя кого угодно. Но Марья Дмитриевна не стала ждать, когда уляжется шум, и сердито крикнула в зал:

— Угомонитесь-ко!

Наверное, не сами былины — многие из них были известны по научным публикациям, хотя и теряли в печатном виде магическую страсть, — заворожили московскую публику. Ее покорила личность сказительницы, тайна ее артистической власти.

Как вспоминал один из учеников Озаровской, артист Вахтанговского театра Константин Вахтеров, не раз посещавший концерты бабушки Кривополеновой, в душе делалось удивительно свежо и ново, будто в человеке просыпалась до сих пор молчавшая часть души. Каждый старался вспомнить, где он слышал эти слова прежде, из каких закоулков сердца выпорхнули они.

Во время выступления кто-то из публики с наигранным лукавством спросил у сказительницы: правда ли всё то, о чем поется в ее старинах? Бабушка, ни секунды не раздумывая, ответила: да, все это чистая правда-истина, а о неправде она не то что петь, но и говорить бы не стала.

За кулисами один бойкий репортер поинтересовался, чем город Пинега отличается от Москвы. Спросил без тени улыбки, «на полном серьезе», хотя по всему было видно, что работает на публику, желая ее позабавить. Махонька, не выходя из роли доверчивой провинциалки, ответила насмешнику: «Дак как тебе сказать, мил человек, у нас в Пинеге дома кабыть пониже, земля пожиже да жерди потолще». Напоследок, глядя ему в глаза, вставила ответное перо: «А чего это у тебя, батюшко, уши такие красные? Видать, в детстве горох воровал, за то и драли». И ушла, не попрощавшись, давая понять, что никому, даже шутнику-репортеру, не позволит посягнуть на свое достоинство.

Марью Дмитриевну фотографировали, интервьюировали, катали в дорогих автомобилях. (В Архангельске она потом скажет юному Борису Шергину: «По Москве-то на бесконех ездила». ) Известный поэт сложил в ее честь стихи, не менее известная художница написала портрет, священник в храме Христа Спасителя, благословляя ее, умильно улыбался. Дети наперегонки бежали к ней, чтобы вручить кульки со сладостями. (Конфеты были большой слабостью старушки.) Знаменитый профессор, член многих академий мира, смущенно улыбался, когда под радостный вопль толпы она трепала его по лысой голове.