Никита Немцев - Ни ума, ни фантазии

— А сейчас вы по паспорту кто? — спросил я, крутя гранёный стакан.

— Стефан. — Он махом выпил чай. — Ну чё, поехали?

Я скупо кивнул.

Снег снова хрустел под ногами. Вокруг чёрная глушь — уйдёшь, потеряешься, не доорёшься. Вскарабкавшись в кабину, я бросил взгляд в зеркало: последний фонарь уютно махал нам вслед.

— И вы довольны? — спросил я, снова вглядываясь в дорогу.

— Да ничего, да. Почти одиночество — ну, банда есть, конечно, но это по рации больше. Надоест — кого-нибудь вроде тебя подберёшь. А так… Ездишь, тыры-пыры. Без напрягов. Правда, начальница сучка, ну да где ж без недостатков? Не положено! Хэ-хэ! Да. А помню, когда в школе…

Неторопливость фуры, посвист ветра, бурчание мотора — дорога убаюкивает. От пирожков и похлёбки всё тепло ушло в ноги. С видом очень внимательного слушателя — я дреманул.

— Елабуга, — раздался голос.

— А? Что?

Фура стояла и щёлкала метрономом.

Поблагодарил, открыл дверь, больно спрыгнул и поскакал на месте. Огоньки подмигнули красным, и Стёпа покатил в Набережные Челны. Передо мной была развязка: на картах они выглядят красивыми бантиками. Перебегая дорогу, я поскользнулся и полежал. Машин всё равно нет. Фонарей, кстати, тоже. Прошёл под мостом, налево тропинка — мне туда.

Плетусь по чёрной каше обочины. Луна вычерчивает мою тень на ходунках. Жиденькая полоска пихт — убегает вправо. Сзади — робкие огни неразличимого городка. Напереди и влево — необъяснимое, неухватимое русское поле: без ряботцы и следов, ровное, свежее, слегка взъерошенное ветром. Я в восторге. Я напуган. Я мёрзну.

Ночь цепенеет от стужи, дороги назад уже нет. В носу вяжет от мороза. Два ночи. Нацепляю на руку отражатель, зажигаю налобный фонарик и распутываю окоченевшие наушники.

Ветер смолк. Отбиваю дырявым ботинком ритм. Я порядком ушёл от развязки (всё лучше, чем на месте стоять). Машину прождал минут сорок.

Темп ничего: легковушки километров на сорок-пятьдесят — мне и это за счастье. Подбирали узбек («да чито твой Омск-то тибе? ти в Андижян езжяй; я тибе номер брята дам»), дедок с фикусами («делать тебе, что ли, не хрен?»), бывшая автостопщица («а дальнобой этот мне говорит: „да чё, я нормальный мужик, у меня квартира в Кропоткино; во! мне как раз жена недавно изменила! а давай мы ей отомстим?“»), специалист по Сервантесу («это принцип приключения: больше невзгоды — больше вознаграждение»), уральский Бодхисаттва («сидел Господь, значится, и несуществовал: дай, думает, придумаю человека, чтобы он в меня верил») и питерский поэт («меня вдохновляют холод, голод и пустота; ну, короче, Россия»).

Спал урывками, ел холодные консервы и хлеб. На второе утро приближался к Екатеринбургу в занемогшей «девятке» — болотно-зелёной, вострой: в детстве мне казалось, что это очень крутая машина.

Здесь можно курить, приоткрыв окошко: ветер норовит похитить уголёк. Навстречу — пушистые облака и солнце, рассевшееся по веткам. Снег, дорога, небо — всё смазалось. Земля убегала. Я ехал, не чувствуя, не веря в пространство.

За рулём — Валера: бывший электрик. Его черты удивительно правильны. Благородно впалые щёки, синие глаза, плавный подбородок, седина попугаем. Голосом похож на печку: его треск и тепло успокаивают:

— Нас вот клеймами наставили: пьёте и деньгу вымогаете, мол. Не скрою, коллеги у меня и такие, и сякие, — но профессия-то не в том совсем. Мне это всегда душевное что-то было, понимаешь?

Вот вызов, например. Стояк забило, трубу прорвало, света нет — разное бывает. Я больше всего неполадки с электричеством люблю. Если когда зво́нят, подумаешь: «Хоть бы электричество!» — точняк будет вода. А не будешь думать — счастливая карта: электрика. Но если спецом думать: «Только бы вода», а самому фигу в кармане держать, — точно вода будет и какой-нибудь атас на подстанции. Ты представляешь?

Ну если электричество, да? Транс полетел, дымится весь, да? А люди без света сидят, лучину жгут — как дикие какие-нибудь. И тут приезжаем мы — с чемоданом: полторашка, скрутка, обалделка, байдометр. Там женщина пассатижами пользоваться не умеет, а у нас инструмент на любую катастрофу, представляешь? Ну что: починим, с матюгами пополам, фазу потрогаем, всё по технике безопасности… Вроде работает. Как? Сами объяснить не умеем. А женщина заулыбается, деньгу́ тянет. Мы ей: «Не положено!». Она нам: «Положено, положено!» А мы тогда табуреточку за порог ставим — чтоб на неё подношение ложила. Тут, парень, целая наука!