Игорь Савельев - Ложь Гамлета

— Типа, курить? — спросил тот, который был пошире.

Господи.

— Только если очень хочется, — ласково объяснил Олег. — Вы просто ломитесь в дверь и что-то такое кричите, типа, выходи, святотатец, или как это у вас там называется. Кричите вы так, как будто у вас за спиной еще куча народу. Снимаем мы со спины, если лица попадут в кадр, закроем такими квадратиками. Всё поняли?

Эта публика могла и подумать, что Коноевский действительно там.

Двое напялили капюшоны и стали неуверенно биться в дверь и нечленораздельно мычать. Каков поп, таков и…

С пятой примерно попытки Олегу удалось их как-то раскочегарить (он начинал действительно нервничать: кто знает, вдруг полиция и правда решит осматривать здание, несмотря на общую сочувственную лень). На фоне их дрыгающихся спин — кое-как отписали синхрон. Потом Олег торжественно стучал и кричал (молчаливым метелкам): «Аркадий Леонидович, это телеканал „Файл“, пожалуйста, ответьте что-нибудь! Вы в порядке?».

Наконец, наступило время мочи.

— Где моча? — спросил Олег.

Его не поняли.

— Вот у вас был груз, вот там были не только мертвые младенцы, но и моча в баночке, — терпеливо объяснял он. — Ну, должна была быть, я не видел, слава богу.

Они жали плечами.

Может, Гремио разбил ее на сцене вместе с уродцами.

— А может, и в машине забыли…

— Хижняков будет в восторге…

— А зачем вам моча? — спросил один.

— Как ты думаешь, почему я выбрал именно эту дверь? — с напором начал Олег. Спокойно, спокойно. Полечить бы нервы. По такой схеме обычно отвечают только психопаты. — Посмотри вниз. Что ты видишь? Это плитка. Какая у нее затирка? Ну, смелее. Светлая. Мо-ло-дец. То есть если полить мочой, будет прямо видно, что это моча, и она течет из-под двери. То есть великий режиссер обоссался — то ли от страха перед гневом народных активистов, то ли просто не вытерпел, потому что прячется там несколько часов. То есть мы показываем эту мочу и объясняем вот ровно то же, что я сейчас вам сказал.

Но от того, что Олег прочитал сейчас эту проповедь, заветная баночка, конечно, не нашлась.

— Так, ребятки, у нас времени действительно очень мало. У меня нетривиальный вопрос. Кто хочет ссать?

Один заржал, второй потом тоже. Ну конечно. На это они не подписывались. Можно подумать, им предложили тут, в коридорчике, замочить живого Коноевского.

— Валера?

— Ты охренел?.

Ну да. Это было бы и бессмысленно. Валера бы не успел и помочиться, и заснять, как моча течет между плиток.

— У нас реально очень мало времени, — повторял Олег, как мантру, грозно, но как бы и оправдываясь, отвернулся к двери и начал расстегивать ремень.

Молодчики прыснули, Валера бурно начал снимать, обходя и посмеиваясь.

— Э, ты че творишь?

— Не ссы! То есть, ссы, не боись, это для твоего семейного архива… Вырежем…

— Ага, для архива, завтра все будете смотреть и ржать, — Олег быстро стряхнул и отпрыгнул. Посмотрел, не подмочил ли кеды. Текло неплохо. Валера брал на крупняке.

Последним номером надо было снять, как выскочивший из заточения Коноевский спасается бегством, но это уже совсем трудно было организовать. Они попытались, конечно (что получилось — уже не для архива, а для помойки). Валера, как настоящий виртуоз своего дела, походил по коридору, заглянул в углы, в столетние трансформаторные щитки какие-то. В итоге, он ликвидировал свет, насколько получилось, и его даже не убило. Того, который похлипче, заставили бежать, а камера бежала за ним, нарочито сбиваясь, чтобы не было видно не только головы, но и — толком — одежды, а бьющая с дальнего плана одинокая голая лампочка мешала бы разобрать в эти доли секунды, гарлемское худи ли это, или пиджак от Армани. Или что они там носят.

— Я поеду домой, на метро, — распорядился Олег.

— Я тоже, че я на студии в это время забыл.

— А чего мы тогда Хижнякова заставили два часа тут торчать?

— Ну камеру пусть отвезет…

— Блин, я надеюсь, он хоть перед театром там не маячил…

Усталые, но довольные.

Назавтра Олег ездил в студию и сидел на монтаже, на третий день — отдыхал. То есть позанимался шабашками для «Шоубиза» и съездил в «Яблоко Евы». На четвертый день — настало то, что он так не любил. Встреча с Сергеем Спартаковичем (сокращенно СС), которую вообще трудно было определить как-то, кроме именно что неопределенным «встреча». Оперативка? (Пятиминутка ненависти, ага.) Редактура? Режиссура?.. Всё было бы неточно, и сам СС способствовал этому флеру неясности своей… расплывчатостью? Иногда бывало даже непонятно — чему посвящена очередная их беседа. СС отрывался от чтения, снимал очки, близоруко щурился и выдавал сентенции в духе: «Жара!.. А у вас в Иркутске тоже жарко?». «Я из Барнаула», — мягко напоминал Олег, которому давно осточертела вся эта игра, потому что прекрасно помнил его собеседник, конечно, и про Барнаул, и про все остальное. Но тот все равно пускался в рассуждения: «А ведь и над Иркутском, и над Барнаулом озоновая дыра, ученые выяснили», что заставляло заподозрить в нем полнейшего дегрода, прикрытого броней высокой должности. На самом деле это было, конечно, не так. СС придуривался. Он был деловой человек, и Олег это знал. Но как деловая хватка сочеталась в нем с этим распинательским отношением к времени — ладно бы чужому, но своему, — оставалось загадкой.