— Что, проект закрыт? — спросил Олег. В принципе, он давно уже чувствовал.
— Остановлен! — будто даже обрадовался редактор. — Остановлен! Не закрыт!
— И что? Кем? Что случилось? — Олег добивался хоть каких-то подробностей, но Мухаметшин ничего не мог толком объяснить. Более того. Его сочувственный вид…
— Мне что, не оплатят?
Редактор бурно принялся что-то объяснять, но сразу же запутался в оборотах при «Ты меня знаешь».
Так. Та-ак.
Прежде чем начать разговаривать с этими людьми всерьез, Олег набрал номер приемной СС, но секретарша, обычно предупредительная донельзя, начала путаться тоже: Сергей Спартакович в командировке, нет, завтра тоже его не будет, нет, соединить никак не получится… То, что СС не давал номер сотового, Олегу больше не казалось оглушительной дурью. Дальновидно. Оказывается.
Потерпев фиаско с заказчиками, и имея перед собой только бессильного, бессмысленного, восточно-лукавого, к тому же, редактора, Олег обрушился на него со страстным, не свойственным ему вообще, патетическим монологом на тему «Давайте, пусть у вас Коноевский переимеет всю молодежь („Своими фильмами?“ — успел вставить Мухаметшин, притушив улыбку) и разворует все театры страны. Давайте, давайте. Продолжайте в том же духе». Причем, крики перебивались таким оглушительным кашлем, что Роксану даже послали к кулеру за горячей водой. Вообще, конечно, надо было делать акцент на семье в Барнауле и на том, что он уже месяц колупается с этим гребаным фильмом, выживая невесть как на голом окладе. То есть, оклад у них тоже в конвертах, ну, не важно. Да, в конце концов, Мухаметшин и так все это прекрасно знал. Этим-то тысячу раз здесь уже сотрясали стены.
— Это было сильно, прямо «быть или не быть», — сказала ему потом Роксана, обвивая длинными руками, в комнате отдыха, не отдыха, в закутке, где за пальмой стоял диван и обычно отсыпались операторы.
— Ага. Не быть. Отдать все деньги за амоксиклав и тихо тут под дверью помереть, — Олег пошевелился, как бы: всё. Ему не хотелось обижать Роксану и скидывать ее руки, но он чувствовал себя таким побитым псом, паршивым. В этом жутком свитере, запах лежалости от которого начисто съедал ноту туалетной воды. Да и запах антибиотиков, кажется. Хотя на них написано. Про. Новейшее поколение.
— Тихо! Осторожно, ты не волнуйся…
Это с непривычки, от слабости — потемнело в глазах, когда встал, и Роксана усадила его обратно.
Во времена, когда всё на пределе, в той же тульской кампании, с ним случалось что-то подобное — затемнения, отказ мозгов; но тогда всё это компенсировалось спокойным знанием, что деньги, наконец, пошли. Заработала какая-то труба, и теперь — хоть что.
— Слушай, а что если тебе поговорить с Баргамянцем?
— О чем?
— Ну, ты, действительно, проделал такую работу, и то, что в Кремле проект закрыли, не значит, что…
— Ну, уж не в Кремле.
— Не важно! Ты же знаешь, вопрос такого плана может решить только он.
— Ага, ну и как к нему попасть?
Всесильный Баргамянц, владелец «Файла» и всея медиагруппы, окружал себя таким флером (и такой охраной), что наивному человеку мог представиться чуть ли не равным самому… Но уж, конечно, не Роксане.
— А вот это я тебе устрою, — и она чмокнула Олега в нос, прежде чем он успел как-либо среагировать.
А надо ли реагировать. Впрочем, ему не хотелось, чтобы он был что-то ей должен.
Меньше чем через час, получив неохотное благословение редактора (а ему-то, впрочем, что) и горячие напутствия Роксаны — обязательно топи за молодежь!.. — Олег прибыл в особняк на Большой Ордынке. Он бывал тут несколько раз — на каких-то торжествах, впрочем, и тогда, в самом начале, потому что Баргамянц имел привычку лично собеседовать всех журналистов, принимаемых в «Файл». Это стариковское чудачество было сколь бессмысленным, сколь и безобидным. Договор к тому моменту уже подписали, и все, кто провожал компанию из трех или четырех новичков «на ковер», успели нашептать, что все это не более чем ритуал, надо просто слушать и кивать. Баргамянц, действительно, не столько спрашивал, сколько говорил — наставительно поднимая палец. Олег рассматривал палец и думал, зачем носить перстень на указательном, что за дурь.
Но, конечно, активно кивал, как учили.
Тогда он бурно готовился к этому смотру, наряжался и даже взял у Юрца его понтовый галстук Luciano Barbera, потому что его предупредили, что Баргамянц внимателен к таким мелочам (впрочем, ему показалось, что старик вообще никуда не смотрел). Сейчас — он прибыл по дождю серый, еле живой, в характерном свитере алтайской сироты. И выпал в роскошь.
Читать дальше