Игорь Савельев - Ложь Гамлета

Она ничуть не изменилась. Он думал, что повзрослела. Хоть волосы мучить перестала. Теперь она была не оглушительно-обесцвечена, а такой… смокший эффект светлорусых волос. Так делал Кобейн, а до него Мадонна: короче, не современно, но очень свежо. Так ей идет больше. Она пригнулась, чтобы не стукнуться о железку, а разогнувшись, откинула волосы с лица, как будто сакцентировала.

— Ну, привет…

Сталкер остался сторожить их на улице.

Она улыбалась, Олег тоже, кажется, глупо улыбался.

Она выглядела очень хорошо. Вот говорят же — повзрослела, распустилась. Раскрылась. Хочется как про цветок, а получается как порнуха. Олег неловко двинулся и, запнувшись о хлам, обнял и поцеловал ее куда-то в шею, в ускользание за волосами.

Запах! Олег никогда не думал, что так хорошо его помнит. Здорово перебиваемый чем-то резковато-жженым — то ли от пены для волос, то ли от самих мокрых волос, — он все же таился там, где ухо и ниже, и был таким одновременно и возбуждающим, и невинно-домашним; от ее кожи так пахло по утрам, когда она просыпалась сонная, смешно-бестолковая, растрепанная.

Теперь ее даже не хотелось звать Газозой. Хотелось чего-то более «девочкового», хотя обратиться по подлинному имени, сейчас и впервые, было бы, наверное, странно.

— Почему ты тогда ушла?

Она молчала, улыбалась и рассматривала его с какой-то чуть отстраненной чуть-гордостью. Чуть-покровительской. Как умеют лишь взрослые женщины.

— Ты же умер, и я уехала. В Питер.

— Кто тебе такое сказал? Юрец?

— Нет. Я же приходила в квартиру и видела гроб. Ты лежал в гробу. Я ушла.

— Не было такого.

— А цветы? Откуда ты тогда узнал, что надо те же цветы?

Он посмотрел вниз, на покоробленную коробку, и увидел рассыпанный букет великолепных, подсохших по «рубашкам», бордовых, крепких, зрелых роз.

Он очень долго ничего не мог понять. В настолько полной темноте, как будто потеряно зрение. Пошевелив ногой, он что-то опрокинул. Отсиженная нога звенела так пронзительно, что оставалось только хлопать ртом, как рыба.

Ничто. Космос. Дно. Если бы не увиденное только что и здесь же, он бы даже и черех час не вспомнил — где он. Он адски замерз. Просто адски, как никогда. Не чувствовал ног, задница ныла так, будто по ней лупили веслом, или, наоборот, этого хотелось бы, чтобы хоть как-то разогнать кровь. Ныли пальцы. Острее всей этой боли Олег почему-то ощущал свой абсолютно ледяной нос, который не болел. Господи. У него такое бывало только в детстве, когда отец оставлял его в машине, пропадая на своих точках на вещевом рынке часов, как казалось, на пять. И то дело, наверное, было в подростковой перестройке организма, сосудах и т. д. (как он потом допер), а не в реальном холоде. Потом Олег читал статью про малолетних узников концлагерей, у которых доктор Менгеле брал кровь для опытов, и в их описании, как нудно холод заползает через ноги, узнавал…

Но сейчас было еще хуже — разбомбленный, совершенно разбитый, Олег еле поднялся, натыкаясь на все, как выпавший из анабиоза. Он целую вечность нашаривал, среди жесткой гаражной пыли, выключатель, потом вспомнил про обогреватель, потом понял, наконец, что тут в целом всё вырубилось.

И это будет стоить ему жизни, потому что Олег безо всякого кокетства и вообще без эмоций понял, что он тут просто сдохнет к утру. А может, уже утро.

Эта идиотская идея. Он понял уже, что не будет встречи. То есть она уже была, и они всё сказали друг другу, и ничего больше не надо, только бы выбраться отсюда.

Некоторое время Олег долбил по железным воротам, потом сел на карачки и начал впадать в дрему.

— Че со светом-то, епт.

Он не сразу очнулся, даже когда Гремио-3 разобрался с щитком, не щитком, и, тоже спотыкаясь обо всё — с грохотом и матюгами — наладил свет. Зашумела тепловая пушка. Олег разлепил глаза, полные песка, с одной только мыслью — «Домой» — поэтому не сразу понял, кто эта баба на пороге. Может, потому, что Газоза была в платке (зато теперь ее снова можно было звать Газозой), лицо ее казалось отекшим, круглым, с мощными бежевыми тенями под глазами, или это всё под потолком так тень отбрасывало. Короче, в метро он бы ее не узнал.

Просто стояла и смотрела.

— Я там буду, — буркнул Гремио и вышел наружу. Всё как тогда.

— Э! — вдруг очнулась Газоза. — Э! Не уходите!!! — и забарабанила по железу, тоже как Олег тогда, но не тогда.

Гремио не вернулся, поэтому ей пришлось прекратить. Прошло много времени, прежде чем она обернулась. Потом еще много времени.