Жука Жукова - Аристократка на мели

Зря я его отпустила, надо было до конца его дней с ним проколупаться. Хрен этой девке, а не он.

Пусть лучше сгнил бы на нашем диване.

Всё. Подруга моя того самого. Всё! Насмерть!

— Пошел он к чертовой матери, видеть его не могу. Вот веришь-нет? И слышать не хочу. Ну ты ведь меня знаешь, я ведь для него всё — он придет, а я вся уже такая, ну ты меня знаешь… И брови у меня в порядке, и гусиные лапки убрала, вот сюда и сюда вкололи, совсем незаметно, скажи, да?

К Ксюхе ходила в салон, тридцать штук, между прочим, и это еще со скидкой, укладка всегда — волосинка к волосинке… А он…

— Господи, а он-то что?

— Да что-что, вчера позвонил, говорит: «Может, вечером заеду».

— И? Не приехал?

— Не знаю, я его сразу послала к хренам собачьим. Ты бы меня видела — орала на него, как резаная.

— ???

— Ой, да ты знаешь, тоска такая вдруг навалилась… по голосу я поняла, что так и будет ходить туда-сюда, как говно в проруби. И не женится никогда. Подумала, что лучше сразу рубануть, да?

Я ее понимаю. Он сказал: «Я, может, вечером заеду». А у нее вся жизнь перед глазами пронеслась, она, пока он эти три слова говорил: вышла за него, на Кавказ в медовый месяц съездила, двоих детей родила, в больничке у его кровати посидела, когда он с инфарктом слег, с мамашей его чокнутой разругалась в пух и прах.

А он что сделал для их отношений? «Я, может, вечером заеду». Козел!

Часто сериалы начинаются с постельной сцены. Спина мужа, который елозит, елозит… и крупным планом ее лицо, ей скучно, она рассматривает трещину на потолке и ждет, пока он доерзает там что-то свое. И зритель сразу понимает, что женщина глубоко несчастна, и что, когда она через десять минут познакомится с красавцем, а через четырнадцать минут переспит с ним, мы не станем ее осуждать, потому что мы на ее стороне.

И я вот подумала, что любая жизнь начинается с секса. Но любопытно, влияет ли качество секса в момент зачатия на личность получившейся особи?

Я вчера встречалась с человеком, которому скучно. Он вроде бы разговаривал со мной, а вроде рассматривал зазубрину на скатерти. Иногда тер ее пальцем, пытаясь соскрести. Еще он мимо меня смотрел и вздыхал. Я ему что-то говорила, руками размахивала, пытаясь хоть красным новеньким шеллаком привлечь его внимание. Но у меня такое ощущение было, что он про себя, внутри своей головы, считал. …Триста пятнадцать, триста шестнадцать, триста семнадцать… и я подумала, что так его мама считала, когда он получался.

Я, когда смотрю на людей, то сразу понимаю, кого и как зачали.

Кто-то суетливый такой, все впопыхах, рубашка торчит из-под ремня, одна штанина случайно в носок заправилась.

Кто-то строгий, степенный, все по полочкам разложено, одежда по цветам, наглажено все по линеечке.

У других агрессивно все как-то, зло, дергано.

У некоторых все через жопу.

Кто-то тихий-тихий и почти не двигается, даже при ходьбе. Прошепчет одно слово и пугается, как будто разбудить боится.

Сама я всегда стараюсь быть радостной, счастливой и воодушевленной. Потому что я очень-очень люблю своих родителей.

Я еще тогда в Казани жила. Там у меня подруга была лучшая Лейсан, мы в одной коммуналке жили — двери напротив. Она даже не подруга мне была, а родная. Мы либо в коридоре общем играли, либо в нашей комнате.

У Лейсан было нельзя. У нее папа буха́л. Не то чтобы алкоголик, а так, запойный. Как уйдет в загул, дня три-четыре дома не появляется совсем, а потом приползает и начинается — сперва вещи из окна выкидывает и орет диким ором на весь дом, потом маму колошматит, потом Лейсан, если под руку попадется.

Но она годам к шести умная уже была, ко мне сматывалась, и мы с ней вместе в шкафу сидели. Я любила Лейсан, но все же очень боялась, что ее папа дверь нам вышибет и на мою маму набросится. Конечно, мой папа бы ее защитил и меня бы защитил, но вдруг нет? Очень боялась. До сих пор пьяных обхожу.

Сперва соседи волновались, милицию вызывали, пару раз его даже увозили. А потом они перестали приезжать: ну пьет, и что? Если к каждому запойному выезжать, то всю ночь можно по району колесить.

Один раз, помню, утихло все в их квартире, мама моя пошла смотреть, что там и как, заходит тихонько, а мы с Лейсан за ней. Папаша спит на диване, а по комнате кровища — и на стенах, и на полу, просто море крови, как нам тогда показалось. У Лейсан ступор, она задрожала вся, к моей маме прижалась и спросила четко и очень обыденно как-то, как будто думала об этом много раз: «Убил?»