— Кто там с водой балуется?
Федя кран закрутил. Он и не думал баловаться, просто интересно.
Вообще-то Таиска обосновалась лучше всех, у нее теперь отдельная комната. Здесь она все устроила по-своему: этажерка с книгами, над кроватью фотографии Энштейна и Эдит Пиаф.
Игорь Николаевич получил комнату через стенку от Кораблевых. Двери на одной площадке. Когда он ушел к себе, Кораблевы устремились в ванную. Сперва Лидия Борисовна, затем Таиска, а потом Федя. Таиска, как залезла, — не вытянешь. Пришлось даже постучать в дверь:
— Хватит тебе размываться! — крикнул ей Федя. — Растаешь!
Но Таиска не растаяла. Вышла из ванной красная, разомлевшая и мечтательно вздохнула:
— Теперь бы мне халат толстый, махровый, как у Перелясихи.
— Не завидуй Перелясихе, — оборвала ее мать, — у нее теперь черные дни…
Подумать только, сколько новых вещей надо купить: диван, книжный шкаф, люстру зеленую, какая была когда-то, и еще, может быть, махровый халат.
На другой день Игорь Николаевич позвал Таиску и Федю к себе. Таиска почему-то не пошла, а Федя — с удовольствием. У Игоря Николаевича была большая комната с отдельной кухней и всеми удобствами. Окно во двор. Сидеть приходится пока на стопках книг и на подоконнике. Вместо занавесок — газеты. На полу магнитофон: пела женщина на нерусском языке. Федя спросил:
— Кто поет?
Игорь Николаевич ответил, но Федя о такой певице не слышал.
— И вы ее понимаете?
— Конечно.
Федя не поверил:
— Ну вот, о чем она сейчас поет?
— О любви.
— А на каком языке?
— Не все ли равно? Это на всех языках понятно.
Тут Федя, не подумавши, ляпнул:
— Теперь жену бы вам…
Сказал, и тут же пожалел.
Игорь Николаевич взглянул на Федю невесело:
— Кто за меня пойдет?
— Хотя бы наша Таиска.
— Ты уверен?
— Не очень, — признался Федя.
— Я тоже!
Игорь Николаевич вздохнул, прислушался и озабоченно покачал головой:
— Резонанс!
— Ну и что? Зато громко, — успокоил его Федя.
Что правда, то правда. Так громко, что все отлично слышно и в квартире Кораблевых. Даже слова можно различить.
Самое замечательное в новой квартире — балкон. Иногда Федя берет у Игоря Николаевича полевой бинокль. (Бинокль этот Игорь Николаевич очень бережет, его отец привез с войны). Тогда до переезда рукой подать. Виден лес. Еще тепло, но листья берез пожелтели. Видны светлые рельсы дороги, асфальтированное шоссе. Когда-то за домиком, где жили Кораблевы и Перелясовы, ничего не было. А теперь — целая улица. Зато самого домика как не бывало. Остались сосны.
А на соседнем балконе девочка. Федя еще не знает, как ее зовут. Внешне она как все: косички с ленточками, коричневое платье с белым воротничком. Но есть в ней что-то такое, чего не замечает никто, кроме Феди. Он пробовал сформулировать, что именно, но не получилось. Утром она поливает цветы в длинных ящиках, прикрепленных к перилам балкона. Тут он видит ее мельком. А вечерами она подолгу сидит на балконе с книгой. Сперва он думал, что это стихи, но книга у нее на коленях толстая-претолстая. Должно быть, какой-нибудь роман. Интересно бы узнать заглавие.
На новой квартире исполнилась мечта Феди — его приняли в юношеское спортобщество «Здоровье», зачислили в футбольную секцию и выдали синюю майку, трусы и бутсы. Федя ходил, как именинник.
В эти последние дни августа Феде захотелось побывать в той школе, в которой ему предстояло учиться. Запись происходила во дворе школы. Незнакомая учительница за столиком, покрытым красной скатеркой, сказала:
— Будешь учиться в восьмом «В».
Ему все равно было — «А» или «В» — и так, и так все незнакомые: и учителя и ученики.
В школе на Федю никто не обратил внимания: все заняты были своим делом.
Готовые классы и кабинеты были заперты. Какой-то дяденька в сапогах привинчивал к дверям стеклянные таблички.
Двери были открыты только в актовый зал. На Федю сердито наскочила уборщица:
— Ты что? Туда нельзя…
Но Федя все же заглянул: в лицо пахнула жара — здесь, раскаленные докрасна, стояли десятка полтора электрических плиток — ускоренно сушили краску только что покрашенных панелей.
В коридоре встретилась женщина в сером халате. Федя спросил ее:
— Где будет восьмой «В» класс?
— А кто его знает… Для нас они все одинаковые.
Какой-то мужчина — не то директор, не то завуч — спросил:
— Вам что?
Он не сказал «мальчик», и непривычно прозвучало это «вы».
— Я буду здесь учиться.
Читать дальше