Андрей Макаревич - Остраконы

«Можно?» И гитара почувствовала, как знакомые руки снимают её со стены, осторожно подтягивают колки, как родные пальцы касаются струн.

И она запела в ответ.

Глафира была необычной машиной. Нет, она была очень дорогой машиной самой-самой последней модели – обычную машину Глафирой не назовут: всё больше Лены, Зины, Вали. Глафира стояла не где-нибудь на улице, а в главном зале роскошного автомагазина, и видела, как в витрине справа от неё светится и мигает рекламный щит с её, Глафириным, изображением почти в натуральную величину. Глафира ждала своего принца.

Принц Глафире сразу понравился: он без всяких разговоров сел в салон, подвигал туда-сюда кресло, обтянутое кремовой кожей, потрогал руль, зачем-то включил радио, сказал: «Тэ-экс», – вышел и направился в сторону кассы. Он не задавал лишних вопросов менеджеру по продажам, который стоял, услужливо склонясь, у капота, и не торговался. «Настоящий принц!» – решила Глафира.

Никогда ещё Глафире не было так хорошо. Хотя где ей могло быть хорошо? На заводе, где её собирали, свинчивали, красили и сушили? Или на тестовом стенде, где её трясли, дёргали и вообще пытались сделать больно? Ей не было так хорошо даже в магазине, хотя многие считают, что ожидание счастья приятней самого счастья. Принц (его звали Альберт) водил машину превосходно: быстро, но мягко, и они оба получали одинаковое удовольствие от езды. Жила Глафира в тёплом чистом гараже, и каждое утро её мыл молчаливый человек с неприметным лицом в чёрном комбинезоне. Ездили они в основном по банкам – красивым высоким зданиям, где на стоянках рядом с Глафирой ждали своих хозяев такие же дорогие ухоженные машины – Альбины, Снежаны, Виолетты.

Вечерами Альберт с Глафирой отправлялись в очередной ресторан. Иногда по дороге они заезжали за девушками. Девушки не нравились Глафире: все они были какие-то одинаковые, расфуфыренные, длинные и дохлые. Они зазывно хохотали, очень хотели понравиться Альберту и от них невыносимо разило духами. Они искололи своими острыми шпильками весь Глафирин коврик. Одна из них, хохоча, уронила тюбик губной помады под сиденье. Мстительная Глафира закатила помаду в самый дальний угол, чтобы ни за что не достать. Там она и осталсь – навсегда.

Раз в четыре месяца Альберт привозил Глафиру в специальный центр, где ей устраивали внимательный осмотр: подтягивали все гаечки (было щекотно и немножко больно), меняли старое масло на новое (а вот это было очень приятно), натирали её специальным воском и полировали. И когда Глафира медленно выезжала из ворот центра, сверкая всеми своими боками, стоящие в очереди машины провожали её завистливыми фарами.

Шли годы. Это такая обязательная фраза, если ты рассказываешь историю. На самом деле прошло всего два года. Какое там прошло – пролетело! Счастье умеет торопить время. И однажды Глафира увидела, что Альберт притормозил у того самого салона, где они познакомились два года назад, и внимательно рассматривает витрину. В витрине уже не было плаката с Глафириным портретом – там стояла новая машина. Она была очень похожа на Глафиру – и осанкой, и разрезом глаз, и даже цветом – просто она была моложе. Она была настолько невозможно молода, что Глафира зажмурилась от горя. Её возлюбленный, её принц, совершенно не стесняясь её, таращился на эту юную красавицу, и Глафира видела, как она ему нравится! Это был конец.

Два дня Глафира не находила себе места. Нет, она продолжала вести себя безупречно – воспитание не позволяло закатить Альберту истерику. Но жить так больше было нельзя. И к концу второго дня Глафира решила: лучше покончить со всем разом – и с собой, и с ним. И по дороге домой она, выбрав на асфальте ямку побольше, специально въехала в неё колесом и изо всех сил рванула руль вправо. «Прощай, жизнь!» – успела подумать она, как и положено думать в таких случаях.

Конечно, ничего у неё не получилось – как ни верти, а машинами управляют люди. Альберт даже не понял, что произошло: руль чуть-чуть вильнул в сторону, ямка и ямка. Он вообще в это время думал совершенно о другом.

А ещё через пару дней он привёз Глафиру в тот самый салон, где когда-то началась их любовь, выгреб бумажки из бардачка, забрал из багажника спортивную сумку и ушёл, не попрощавшись. Глафира, по счастью, стояла спиной к двери и не видела, как он выезжал из магазина на молодой красотке, и эту дуру распирало от радости.

А потом Глафиру вымыли снаружи и изнутри, наклеили на лобовое стекло листок с ценой и выкатили во двор, где уже стояли такие же, с бумажками на лбу, брошенные Анжелики и Снежаны, хмурые и не склонные заводить беседу.