Андрей Макаревич - Остраконы

А ещё через три дня Глафиру купил лысоватый полненький человек. Звали его Николай Иванович, и он совсем не был похож ни на Альберта, ни на принца вообще. Прошло несколько дней, и Глафира убедила себя, что Николай Иванович – тоже, скорее всего, принц, просто не такой явный. Иначе ведь и быть не может, верно?

А ещё через неделю она поняла, что он ей почти нравится.

Знаете, как называется завод, где делают всякого рода палочки? Палочковый завод! Нет, конечно, в каких-нибудь серьёзных документах он числится как «Деревообрабатывающий комбинат номер такой-то дробь такая-то по изготовлению палок и палочек для нужд населения», но кто же так говорит? Так вот, дело было на палочковом заводе.

Множество палок и палочек собралось на складе готовой продукции. Все они были новенькие, пахнущие кто свежим деревом, кто лаком, и всем им не терпелось познакомиться друг с другом. «Мы – палочки для еды! – кричали палочки для еды. – Мы всегда вдвоем – одна и другая! Нас повезут в китайский ресторан! А может быть, даже в японский!»

«А мы – барабанные палочки! – кричали барабанные палочки. – Нас тоже всегда две – для правой и для левой руки! Нами будут выбивать дробь по тугой барабанной коже, под эту дробь станут маршировать роты, поднимать знамёна и расстреливать врагов!»

«А нас вообще сто штук! – кричали счётные палочки. – Мы будем учить детей считать! Да, мы маленькие, одинаковые и по отдельности никому не нужные, зато вместе делаем важное общее дело!»

И только одна палочка молчала. Именно потому, что была одна. Сначала она даже думала, что произошла какая-то ошибка, и вот сейчас принесут и положат рядом вторую такую же, и сразу станет ясно, для чего их произвели на свет, но ничего такого не происходило. Тогда палочка внимательно осмотрела себя и пришла к выводу, что выглядит она довольно неважно – тоненькая, хлипкая, некрашеная. Что такой можно делать? Кому она такая нужна?

«Простите, – еле слышно обратилась палочка к палочкам для еды. – Вы случайно не знаете, зачем я?» – «Вы? А почему вы, собственно, одна?» – вытаращились на неё палочки для еды.

«Не знаю», – ещё тише ответила палочка.

«Впрочем, будь вас даже две – ваше назначение непонятно. Для еды вы тонковаты и, извините, недостаточно празднично выглядите. Вы, очевидно, ошибка производства!» – постановили палочки для еды и дружно отвернулись.

А потом палочку положили в узкую чёрную коробочку. Внутри коробочка была покрыта малиновым бархатом и очень напоминала палочкин гроб. «Вот и жизнь прошла», – успела подумать палочка, и наступила темнота.

И вот однажды коробочка вдруг открылась, палочка ощутила себя в чьей-то руке и взлетела вверх. Огромное пространство было залито ярким светом, и до самого горизонта (так ей показалось) перед палочкой громоздились музыкальные инструменты. Но не это было самое удивительное. Самое удивительное – что вдруг наступила тишина. Полная тишина. И палочка увидела, что все смотрят на нее и ждут её команды.

А потом палочка опустилась вниз, снова взлетела вверх, и началось волшебство! Ударили литавры, грянули золотые тромбоны и валторны, заговорили контрабасы. Палочка шла вправо – и послушно начинали петь скрипки, им вторили альты и виолончели, она летела влево – и взрывался, рассыпался хрустальными брызгами рояль, она опускалась вниз – и музыка стихала до шёпота, до еле слышного шелеста, она начинала свой путь вверх – и оркестр набирал силу, дышал глубже, и мелодия вновь росла, заполняя зал, и никто – никто! – не отрывал от палочки напряжённых и влюбленных глаз.

А потом палочке долго аплодировали, а она кланялась и смущенно оглядывалась на оркестр: «Это не я, это всё они!» – «Нет-нет, это ты!» – улыбались ей инструменты. А потом палочка ехала куда-то во внутреннем кармане фрака дирижера и всё никак не могла успокоиться – счастье не уходило, не покидало её. Да, это было настоящее счастье.

Выходит, не всё на свете делается сообща. Бывает и в одиночку.

Вы напрасно думаете, что, когда все уходят из комнаты, гасят в ней свет и закрывают дверь, в ней ничего не происходит. Как раз наоборот – в ней происходят самые интересные вещи! Просто вы этого никогда не увидите.

Художник очень не любил, когда ему говорили, что у него в мастерской страшный беспорядок. «А что такое, по-вашему, порядок?» – спрашивал он. И сам отвечал: «Порядок – это когда я совершенно точно знаю, где что у меня лежит!» А он и вправду знал и мог не глядя выхватить из кучи предметов на рабочем столе нужную кисточку, тюбик с нужной краской.