Елена Королевская - Две капли голубой крови!

— Тройку схватила, не знаю, как маме скажу, — ответила я.

— Что сильно ругать будет? — уточнила девочка.

— Да нет… Не хочу ее расстраивать, — ответила я.

Она удивилась.

— Покажи где?

Я показала дневник, через секунду страница с тройкой была у нее в руках. Я страшно испугалась, но вида не подала.

— Ну все в порядке, — смеясь, говорила она.

— Не знаю, — неуверенно ответила я.

— Да ладно, там и не видно, как будто, так и было, — заключила девочка.

— А ты пробовала прогуливать? — задала она мне неожиданный вопрос.

— Нет, — слегка испуганно ответила я.

— Давай дружить, я — Лена, — представилась девочка.

— Давай, — согласилась я. — Я тоже Лена.

— Класс, — заключила она. — Навсегда?

— Навсегда!

Как ни странно, но в подруги я выбрала себе девочку максималистку, с жестким характером и резкими суждениями. В дальнейшем нашу клятву о взаимной дружбе мы подтвердили ритуалом «братания». Мы расцарапали себе запястья до крови на одной руке и «обменялись» кровью друг с другом, прислонив руки и давая клятвы в вечной дружбе. На меньшее мы были не согласны. И мы действительно породнились. Мы ловили настроение друг друга на лету, мы ни разу не поссорились, если одна начинала что-то приукрашивать или привирать, мы тут же поддерживали друг друга, никогда не спрашивая при посторонних «что да откуда». Эта взаимная поддержка очень выручала нас в сложных ситуациях. Так как мы обе яростно поддерживали друг друга, нам верили, даже если история казалась не совсем правдоподобной. Когда мы подросли, несмотря на то, что жизненные интересы у нас разошлись довольно широко, мы всячески помогали друг другу и морально, и физически, и материально. Мы дружим до сих пор. И, наверное, поэтому она единственный человек, любые резкие суждения которого я спокойно готова выслушивать и по сию пору. В ее любви ко мне и желании самого лучшего для меня я уверена, даже когда я с ней категорически не согласна.

Первый совместный прогул мы весь урок простояли, прячась на унитазах в женском туалете. Это был настоящий адреналин. Когда кто-то входил или заглядывал, мы вжимались в холодную кафельную стену. Зачем? Не знаю. Но после этого нас уже было не остановить.

Мы прогуливали, сидя в кино. Мы прогуливали дома, разводя в трехлитровой банке из-под варенья сахар с водой, надеясь получить домашнее вино и пряча банку в фортепиано. Мы прогуливали на овощном рынке, пробуя все подряд и объедаясь черемшой. По возвращении домой от нас несло за километр. Но моя мама упорно верила, что я хожу в школу, а подруге почему-то сильно доставалось от родителей.

Я могла не ходить в школу неделями. С утра я спокойно выходила из дома без школьной формы, а в то время она была обязательной, но мама только иногда интересовалась, почему я без оной. Я спокойно отвечала, что сегодня дежурю на дверях, а на дверях можно без школьной формы. Мама отвечала что-то вроде того, что «жизнь моя и мне решать» … и я решала. Не прогуливала я только музыкальные занятия, даже по субботам. Я могла часами музицировать, доводя соседей до нервного срыва. Мама гордилась моими успехами. Ну а школа? Что школа? Оценки-то я умудрялась получать приличные. Вот сестра никогда не училась на отлично, и от нее, видимо, в силу ее обаяния, этого и не требовалось.

Другой вариант непонятного мне маминого доверия связан с жившей в центре города бабушкой моей лучшей подруги. Иногда я отпрашивалась у мамы поехать к этой бабушке вместе с подружкой. Мама не горела желанием познакомиться ни с родителями моей лучшей подруги, ни с ее бабушкой и не знала, где и как она живет, ее это не интересовало. Договоренность с мамой у меня была гулять до половины десятого вечера.

Конечно, мы с подружкой шли гулять в центральный парк или еще куда-то в центр, и задерживались там до полуночи, а бывало и больше. Как же мы выкручивались? Мою подругу прикрывала ее бабушка, говоря маме подруги, что та давно спит. А меня? Меня и прикрывать не нужно. Моя мама никогда не звонила. В полдесятого вечера я звонила ей сама из телефонной будки и говорила, что иду спать. Этого было достаточно. Мама мне доверяла ведь я в восьмом классе, мне четырнадцать лет.

Мне завидовали все друзья-знакомые. Такой классной мамы ни у кого не было. Мне курить возбранялось, да я и не хотела. А вот с моими подружками мама могла выйти на балкон и за сигареткой поговорить по душам. Я спокойно могла оставить в кармане пачку и сказать, что это, например, сигареты моей подружки. Мама всегда верила.