Елена Королевская - Две капли голубой крови!

Отдельная история касается фортепиано. Особенно ярко принцип «хочу — дарю, а хочу — забираю» проявился с этим музыкальным инструментом.

После десятого класса школы я вышла замуж, родился ребенок, стало не до фортепиано, а сестра никогда особенно не стремилась играть на инструменте, и он простаивал. Инструмент хороший, немецкий, трофейный. Так вот, мы его в общей сложности перевозили шесть раз.

Сначала мама подарила фортепиано мне. И мы перевезли его в десятиметровую комнатку, где я жила с мужем и ребенком, потратив еще и немалую для нашего семейного бюджета, перевозка пианино не дешевая вещь. Муж стерпел, когда так называемый «гроб на колесиках» занял половину и так небольшой комнаты. Потом мы с мамой поссорились, и меня лишили этой чести. Она потребовала вернуть ей не заслуженный мною столь дорогостоящий подарок. Мы перевезли фортепиано обратно. Потом она решила, что его достойна сестра, и его отвезли к ней. Сестре эта честь откровенно надоела; стоит, место занимает, она его вернула матери. Через какое-то время оно было подарено уже внукам. И его снова вернули к сестре на новую квартиру. В результате через пятнадцать лет мытарств его продали за «сколько дадите».

К пятнадцати годам мой внутренний мир составляла гремучая смесь из противоречий. Я видела, что я красива, но при этом абсолютно не уверена в себе. Я имела очень высокие требования к будущему избраннику, но при этом считала, как учила меня мама, что «полюби меня черненькую, а беленькой меня любой полюбит». Я была очень начитанна, по примеру мамы разговаривала цитатами философов и писателей, как говорили, талантливо играла на фортепиано и прилично, пела, но при этом малообразованна в классическом понимании, так как большая часть школьной программы была, как говорится, мною прослушана. Я выросла в болезненно независимую и внешне абсолютно уверенную в себе пробивную девушку, готовую отстаивать себя и свои взгляды не только словом, но и силой, и при этом страшного паникера внутри, у которого любой маломальский промах вызывал панику и ощущение конца света, без какого-либо преувеличения. Описать насколько мое мировосприятие отличалось от взглядов на мир той же сестры, можно одним из примеров. В мои семнадцать с чем-то лет, а сестре, соответственно, пятнадцать, у меня произошла какая-то личная трагедия, именно так я это воспринимала. Я стояла и плакала у окна. Сестра подошла ко мне и сделала попытку со мной заговорить. В ответ я только огрызнулась, что, мол, какое ей дело, ей все равно наплевать. А в этот период нашей жизни мы стали не особенно близки из-за того, что я считала ее еще маленькой, фактически, как я сейчас понимаю, я относилась к ней, как к своему ребенку, а она уже активно бунтовала. Тем более, что мама давала ей абсолютную свободу, а я всего лишь старшая сестра, которая пыталась ее контролировать и воспитывать. Поэтому обычно на этом моем ответе все и заканчивалось, но в этот раз сестра сделала еще одну попытку. Она стала говорить мне теплые слова и что действительно хочет мне помочь, но если я ей ничего не расскажу, то как она узнает, чем? Я помню, как мне было приятно услышать такие слова, и начала делиться своими бедами. Я все рассказала, а она стоит и не проявляет никакой реакции. Просто никакой!

Я раздражено спрашиваю:

— Ну и зачем ты говорила, что готова меня поддержать?

Сестра недоуменно и искренне:

— А что, это все? Это вот из-за ЭТОГО! ты так плачешь?

Я истерично:

— А что, мало?

Сестра отвечает растерянным голосом:

— Знаешь, Лена, прости, конечно, но я не то, чтобы плакать, я бы вообще этого не заметила!

У меня от ее слов будто что-то лопнуло в груди. Я должна сказать, что и сейчас восприятие описанных мною событий, в которых она тоже участвовала, отличается от моего более мягким. Но мы понимаем, что ее жизнь и отношение к ней в семье отличались от моей жизни и отношения мамы ко мне. Например, из нашего посещения поликлиники босиком с синими ногами она помнит только, как мы толкались в автобусе и как весело бегали босиком по теплым лужам. То есть она помнит, что мы были босиком и одни, но она не переживала, как мы доедем, что мы объясним в регистратуре, почему мы одни, как оценит нашу поездку мама. Поэтому в ее воспоминаниях осталась только приятная часть этого путешествия.

Так вот, к пятнадцати годам я мечтала о вечной и светлой любви, но непременно приправленной страстями и страданиями, как в книгах, которые я во множестве прочитала.