Юнус Чуяко - Сказание о Железном Волке

— Тэтэж?

Может, от того, что не знал, как точнее спросить его, ощутил себя снова сидящим рядом с ним на бричке мальчишкою?.. Или это такие знакомые запахи унесли вдруг в прошлое?

Одна из дедушкиных лошадок, пользуясь, видно, остановкой, взялась справлять свои утренние дела — крупные яблоки из-под нее мягко попадали на дорогу и теплый запах конского нутра, такой естественно-чистый и такой мирный что-то вдруг очень важное затронул… Не то, чтобы покоя душе придал — он словно напомнил: а ты не забыл, мол, что есть такая великая и счастливая штука: когда на душе покойно?

— Тхагаледж! — снова громко повторил Хаджекыз и уронил голову.

Только теперь я увидел, куда направлен кончик кизилового кнутовища в руках у дедушки… кузнечик!

Очень большой, чуть ли не с палец, он сидел на грядке, на боковине брички, и из-за необыкновенной величины его казалось, будто он искусно сделан из тонкой жести и умело раскрашен в маскировочные, под осеннюю степь, цвета — серо-зеленый и светло-коричневый…

Голос дедушки еще набрал скорби:

— Крестьянский помощник!

— Бог плодородия? — с любопытством спросил Оленин. — В образе этого прыгуна?

— Скорее, покровитель землепашцев, — сказал я.

— Был покровитель! — выдохнул дедушка. — Стал бездомный калека!

Панцирь у кузнечика кое-где был сильно помят, а то и продавлен, одна большая нога неловко отставлена — кончик ее висел на ниточке… Весь он был в капельках росы, и от нее исходил какой-то будто неживой холодок.

Хаджекыз медленно повел кнутовищем перед собой:

— Уходит отсюда!.. Ему теперь нечего тут делать!

Я смотрел на округлую грядку дедушкиной брички: обтертая мешками с зерном, обшмыганная навильниками сена да кукурузеньем, отполированная его, Хаджекыза, ладонями, на них она и стала похожа — и цвет такой же темный, будто у лесного каштана, и эти заглаженные трещины, и неровности от стесанных когда-то сучков — как одеревеневшие мозоли… Может, это и есть настоящий-то трон для покровителя заскорузлых, замурзанных тяжелой своей работою землепашцев?..

— Потом сюда придет Псыхогуаша, — говорил Хаджекыз. — Вместе с водой… А пока хозяйничает псэхэх. — И он снова широко повел кнутовищем. — Вот что он тут наделал!..

Кони остановились на взгорке перед спуском, и с нашей брички хорошо было видать уходившую к горизонту просторную низину. Несмотря на ранний час в расстилавшейся под нами картине не было тихой благости — все встопорщено, взъерошено, вздыблено, там и тут сквозь темную зелень виднелись либо черные проплешины земли, либо остовы каких-то уже бесформенных построек… Кое-где вился дым, но и он с виду не был утренним, — затяжно, нехотя догорало, чадило что-то давно зажженное, и вся местность впереди была похожа на обширное поле какого-то бессердечного и бессмысленного сражения, цель которого — уничтожение не того, что находится на земле, а будто — самой земли.

Только слева, тоже теряясь в дымке, аккуратно желтело уже убранное с краю поле пшеницы, по которому один за другим медленно ползли в глубине два комбайна…

Видно, дедушка тоже глянул туда:

— Бирам! — сказал он. — Этот мальчишка все еще держится…

Я кивнул на искалеченного кузнечика:

— Может, он хотел вернуться?.. Иначе зачем же он запрыгнул на бричку!

— Возьми его, — приказал дедушка. — Бросишь потом, когда выедем в степь.

На развилке Хаджекыз еще взял влево. Тут тоже был гравий, и вскоре мы увидели машину впереди. Судя по тому, как ее бросало из стороны в сторону, неслась на полном газу.

Хаджекыз взял вправо и попридержал лошадей, наша бричка замерла на обочине. Встречный «ЗИЛ» промчался, не сбавляя скорости, и кони испуганно заперебирали ногами. Зашуршал гравий, два-три камешка ударили в задок брички, и Барон только теперь приподнял голову над грядкой.

— Ну, джигит!..

— Обижаешь джигитов, Барон, — вздохнул дедушка. — Ты что, считаешь всех джигитов придурками?..

Проехали немножечко молча, и дедушка остановил лошадей. Длинно вздохнул, только потом повел кнутом на дорогу:

— Там зерно, гляжу?

— Да есть! — жизнерадостно откликнулся Барон.

— И много зерна?

— Да много!

— Чему ж ты радуешься? — не вытерпел дедушка.

— Что глаза у вас, Хаджекыз, еще хорошие!

— Глаза-а! — презрительно поморщился дедушка.

Бричка свернула на стерню, и по тому, что комбайны впереди почти тут же замелькали между лошадиными головами да гривами, я все понял… Разжал пальцы и подержал руку за краем брички, но кузнечик не хотел выпрыгивать, и тогда я с силой подбросил его и посмотрел потом на ладонь… Капли, которые остались на ней, были зеленоватого цвета… не выживет Тхагаледж! Нет, не выживет.