Юнус Чуяко - Сказание о Железном Волке

Но что она и в самом деле могла понять из скупых вопросов, которые задавал ей следователь?

Да и мало что осталось от той веселой Аиды, которая когда-то угощала чайком младшего друга своего братика-профессора — почти откровенно его, бедного студента, подкармливала…

Провожая меня, соседка шепнула, что Аида почти не встает — поднимается с постели только иногда по ночам, чтобы по старой своей болезненной привычке подсесть к холодильнику, да только в холодильнике ничего больше нет…

Недели две или три у меня потом болела рука — так саданул я по чугунной решетке, чтобы болью физической умерить другую боль… Сидя в скверике, плакал, словно мальчишка, и клялся себе, что очень скоро вернусь в Питер и увезу Аиду в аул… Вот когда бы ей пригодились заботы нашей Кызыу!..

Если бы наша Кызыу была жива. Ничего я не успел! Ничего.

Но на Хашхоне — это я помню точно — о бунте против системы мы уже не разговаривали. Почти все к тому времени уже было сказано.

Я попробовал было, правда, убедить Оленина, что не стоит мне разводить всю эту писанину насчет перевода в Тбилисский университет — лучше приехать самому, но тут профессор проявил твердость, ему — казалось мне до того — не свойственную:

— Считай, что я запретил тебе это, Сэт. В Питер тебе нельзя возвращаться — поверь интуиции, моих друзей она выручала уже не раз!.. Если выяснится, что наша тревога — ложная, тут же вернешься. А пока… Я уж тут, грешным делом, думал: может, тебе липовую справку достать?

Кто ж тогда знал, что липовая не понадобится — очень скоро у меня будет множество настоящих справок из аульской поликлиники, заключений майкопских врачей, рентгеновских снимков, сделанных в Краснодаре… Но это уже потом…

А пока мы лежали в прохладной черной траве, смотрели на яркие звезды над нами и молчали…

Мне вдруг показалось, что Оленин чему-то улыбнулся.

— Может, и правда, Вильям Викторович? — спросил я, как бы давая понять, что чувствую перемену его настроения. — Как вы говорите: страшен сон, да милостив Бог… Может, так?

— Я не о том, Сэт! — сказал он, легко отрывая плечи от земли и усаживаясь рядом. — Будем считать, что метод, испытанный еще Антеем, жив и сегодня, а?.. И твоя родная земля придала сил не только тебе, адыгейцу, но и мне, так полюбившему ее гяуру!

Я тоже уже сидел, скрестив под собою ноги.

Укоряя его сказал:

— Что это вы?

Он вдруг переменил тон:

— Я завещаю тебе, Сэт, непременно побывать в Хамкетах. Тихонько посидеть и еще раз обо всем хорошенько подумать. Об адыгах и о русских… обо всех нас. Обещаешь?

— Слово учителя для меня…

— Спасибо! — перебил он. — Спасибо… и еще. Мы с тобой как-то говорили о чем-то вроде хрестоматии к правилам «Адыге хабзэ». Пойми, Сэт: не только Адыгее нужна эта книга. Больше — России. Маленькая Адыгея еще станет для нее добрым примером, поверь… Когда исстрадавшаяся, заблудившаяся… запутавшаяся во многом Россия решит вернуться наконец к своим истокам. К народным корням…

Я невольно мотнул головой:

— Уж так и пригодится ей пример адыгейцев!..

— А ты поверь учителю!.. — горячо откликнулся Оленин. — Россия — особенная страна. И ее убивают нынче тоже особым способом. Убивают победами . Победа революции. Победа в Гражданской войне. Победа коллективизации. Индустриализации. Электрификации… Интернационализма — чего душенька твоя пожелает. Победа идей марксизма-ленинизма, если коротко. И все — одни победы… Это первый случай в истории, Сэт, когда такую великую страну буквально душат под убаюкивающие речи о бесконечных победах… Но когда-то она очнется наконец!.. И тогда ей нужен будет горький опыт испытавших поражение, Сэт, — ведь излечивает лишь он!.. И русский с адыгейцем еще обнимутся как настоящие братья — поверь!

— В это я верю.

— Видишь ли! — воскликнул он горько. — Даже это: Вильям ! Или моя сестренка: Аида. К сожалению, я не успел расспросить хоть кого-то из своих предков. Что это было?.. Наши с сестренкой имена. Вера в то, что англичане хоть когда-либо смогут в самом деле стать друзьями не однажды преданной ими России?.. Или это только маскировка? Хитрость… Охранная грамота — для таких, как я, Сэт. Для осколков старой русской интеллигенции. Ведь с иностранными именами в России, к несчастью, куда легче выжить, чем с именами братца Иванушки и сестрицы Аленушки… Хорошо, что соседка, с которой дружила бабушка, рассказала мне, когда умирала от голода в сорок втором, в самое трудное время блокады: крещен с именем Петра .