Юй Хуа - Месяц туманов

Живой Будда открыл створку кухонного шкафа, на которой висела какая-то вышивка. Внутри помещались четыре маски, залитые сиянием. Эти маски изображали одного и того же человека — Ташивандена, который много лет назад так и не смог перевоплотиться в Будду из-за своих вопросов и сомнений. Три маски устрашающего и свирепого вида представляли его земные воплощения в облике духа-защитника, четвёртая же отражала его истинное лицо, подлинную суть. Самгтан не думал, что Живой Будда сравнивает его с Ташиванденом, но прекрасно знал историю духа-защитника. Он начал вынимать из футляра фотокамеру. Непокорный, упрямый взгляд этого персонажа нашёл отклик у него в душе.

Самгтан собирался уезжать далеко за границу преподавать буддийскую философию. Однако внутри него всё-таки что-то противилось.

При расставании Живой Будда вызвался его проводить.

С видом ещё более загадочным, чем прежде, геше сидел, выпрямив спину, и молча улыбался. В лучах льющегося света он точно весь обратился в каменную статую. Самгтан опустился на колени перед Почтенным Учителем и отбил земной поклон, ощущая ароматную и мягкую траву под собой.

В палатке Живой Будда вынул из-под одеяла булыжники и обратился к Самгтану со словами:

— Я больше не собираюсь тебя бить.

И двое старинных приятелей захохотали.

Наступила ночь, а Самгтану никак не удавалось заснуть, он ворочался в полудрёме. Вскоре весь в поту он открыл глаза, разбуженный яркой луной. Уснув во второй раз, Самгтан вновь увидел кошмар. Ему чудилось, что диск луны, круглый как жёрнов, опускается сверху и давит на него, потом, засверкав, превращается в Ташивандена в образе духа-защитника. И тот, кто предал триста лет назад, шепнул тому, кто предавал триста лет спустя:

— Бить!

Множество ударов в тот же миг обрушились на него сзади. Один за другим, потом ещё и ещё… Во сне он пытался выбраться из тесного спального мешка, но с каждым ударом, наоборот, запутывался в нём всё сильнее. Самгтан, обычно такой весёлый и самонадеянный, во сне стонал и просил о помощи.

Из лунного света вышел Живой Будда и вырвал своего давнего друга из кошмарного сновидения. Он рассказал, что на этой поляне растут грибы. Нынче ночью роса особенно обильна, вот грибы и проросли во множестве. И одна кучка грибов пробилась как раз под спальным мешком Самгтана, они-то и вызвали кошмар.

Самгтан и Живой Будда присели на траву в надежде немного прийти в себя и перевести дух. И вскоре в тихом сиянии луны стал разливаться запах грибов, жаренных в молоке.

Перевод М.В. Черевко

Женщину, с которой он спал в одной постели не один десяток лет, в четверг похоронили. Всего-то добавилась на кладбищенской земле ещё одна могилка. Такой вот нехитрый конец, а если призадуматься, то и в самом деле жутковатый! Старик Ма Цзышань покидал кладбище последним. В тот миг, когда он проходил через ворота кладбища, на его глаза вдруг навернулись слёзы, будто чей-то старческий, но всё ещё твёрдый голос прошептал ему в ухо: «Ладно, старикашка, тебе изрядно повезло! Тебя снова пронесло! Ну что ж, поболтайся ещё несколько деньков и возвращайся сюда. Здесь будет твой дом. Подумай, ты и так на этом свете пожил немало, и даже очень немало!» Ма Цзышань согласно закивал: «Да, да, и вправду слишком долго я здесь канителюсь. Каким цветущим мальчиком, каким статным молодцом я был, и во что превратила меня жизнь?!» От этой мысли ему стало неприятно и горько.

Старик Ма Цзышань вспомнил, что во времена его детства деревня была размером с выгон для овец, а кладбище не было таким большим, как сейчас, и выглядело заброшенным. Теперь же деревня огромна; кладбище увеличилось в несколько раз и само стало почти как деревня: там плотными рядами стоят надгробия, как будто разом вымерло население нескольких посёлков и всех похоронили здесь. Но хотя мёртвых сильно прибавилось, живых стало намного больше. И пока множилось число и тех и других, старик Ма Цзышань потихоньку дотянул до семидесяти с лишним лет и состарился. Ма Цзышань иногда смотрел на своё старческое отражение в воде и не мог понять, был не в силах объяснить, что сделало его таким…

Когда могил прибавилось, то кладбище оживилось — это слегка разочаровало старика Ма Цзышаня. Его привлекало пустынное и тихое кладбище, ему нравилось, когда могильных холмиков было немного и люди с трепетом относились к вечности. А как только могил стало больше, так людям начало казаться, что после смерти их ждут те же скандалы и грызня, что и на земле. Но всё-таки на кладбище гораздо спокойнее, чем в мирской пыли: ведь люди лежат глубоко в жёлтой земле, даже к соседу в гости наведаться не могут. Похоронная процессия уже разошлась, на земле у ворот осталось множество отпечатков ног; следы приходивших и уходивших наложились друг на друга, так что было не разобрать, кто куда шёл. Быстро же все разбежались! Но однажды они сами останутся здесь навсегда.