— Уйди с глаз моих долой, сатана! Проваливай к дьяволу, идол!
Ушел молча: говорить не могу, каждый звук сверлит мозги. Вышел на улицу, куда податься — не знаю. Свет не мил, люди противны. Сел в первый попавшийся автобус. Нечаянно наступил какой-то крашеной девице на ногу. Она завизжала.
— Простите, — шепотом говорю, — я нечаянно.
— Пошел к черту, пентюх! — обласкала меня сквозь слезы. Вылез из автобуса на конечной и пошел, куда послали.
Долго ли, коротко шел — не помню. Голова гудит, во рту сухо, ноги-руки дрожат. Ну и состояньице, доложу я вам. Смотрю — бугор, за бугром яма. И ступени осклизлые вниз ведут. Черт его знает, что там? А, пойду: терять мне нечего!
Спустился. Дверь железная. Таблица на ней с горящей надписью «Дьявол. Звонить три раза». Верить иль не верить? Неужто в самом деле до преисподней добрался? А может, с похмелья мерещится? Позвонил на всякий случай. Дверь с лязгом распахнулась. На пороге вырос лохматый мужичок — хвост крючком, нос пятачком.
— Чего тебе? — хрюкает.
— Я, это, к дьяволу вот…
— А зачем?
— Так это, послали.
— Пошли, коли так.
Шли, шли каким-то темными закоулками. И пришли в огромное сводчатое помещение. Посредине очаг пылает. Пахнет серой и еще чем-то до боли знакомым.
Вокруг огня расположилась теплая компания этих самых, с пятачками. А во главе застолья — здоровенный рыжий громила. Точь-в-точь грузчик дядя Федя из нашего гастронома. Все по очереди зачерпывают ковшом из огромной посудины и пьют, черти. Чем-то жареным закусывают.
— Кто такой будешь? — грозно спрашивает рыжий. «Дьявол!» — догадался я.
— Вася я, — представляюсь. — А пожаловал к вам, Дьявол… кгм….
— Шайтанович, — подсказывает он уже более ласково.
…А пожаловал я к вам, Дьявол Шайтанович, потому, что меня сегодня без конца посылали к вам. И еще потому, что голова болит. А деньги кончились. И у моих корешей тоже. А жена не дает…
— Вообще-то нас и так до черта, — бурчит рыжий. — Ну да ладно, будешь сорок четвертым. Садись, раз пришел. Знаю я твое состояние — тут не то, что к черту на рога — к богу в рай полезешь. Плесните ему, черти. Пей, Вася!
Хлебнул я чертова зелья — аж мурашки по коже.
— Закусывай! — кричат мне со всех сторон.
— М-м, — отвечаю. — После первой не закусываю!
Черти от восторга заржали, захрюкали.
— Вот это по-нашенски! — крякнул их главный. — А ну, дребалызнем еще!
В общем, надрызгался я в этой тепленькой компании до чертиков. Что было дальше — не помню. Сплошной туман. Помнится — слабо, правда, — что мы еще всей нечистой силой наведались к ведьмам. Ух, доложу я вам чертовки! Хлебнул и там какого-то варева. Да такого, что земля из-под ног дыбом и — хлоп меня по лбу!
Очнулся — кругом все белое. Врач озабоченный рядом сидит, пульс мой щупает.
— Еще одна такая попойка, — говорит, — и только вас и видели.
Жена рядом сидит. Увидела, что я очнулся, перестала всхлипывать.
— Где тебя черти носили? — шипит.
Дудки, не скажу. Этот адресок мне еще сгодится!
— Так, значит, любишь? — задумчиво переспросила она, меланхолично жуя травинку.
— Угу! — страстно промычал он. — Жить без тебя не могу.
— А чем докажешь?
— Да чем угодно! — самоотверженно вскричал он. — Хочешь — объявлю на весь белый свет о своей любви?
Она холодно пожала плечиками. Он набрал полную грудь воздуха и издал душераздирающий вопль:
— Люди-и! Я люблю-ю!
— И-и… У-у… — загромыхало эхо.
На Кавказе при этом случилось землетрясение, на Алатау — оползни, а Урал вообще провалился сквозь землю.
— Хватит глотку-то драть, — раздраженно сказала она. — Это еще не доказательство любви
Он сник. Потом вдруг соскочил с места, одним махом взлетел на мачту высоковольтной линии и резво перебежал по проводу до другой. Когда он вернулся, подошвы его кроссовок еще дымились, а волосы искрились от электричества.
— Вот, ненаглядная моя: это рекорд. Я мог бы передать его в книгу Гиннеса, но дарю тебе! — великодушно объявил он.
Она зевнула.
— Скучно мне с тобой. Пойду-ка спать…
— Ах, так! — возопил несчастный влюбленный. — А что ты скажешь на это?
— На что «на это»?
Но его уже не было: умчался не то в Африку, не то в Южную Америку. Не было его долго — часа полтора. Но вернулся он с триумфом: весь исцарапанный, на взмыленной зебре, бережно прижимая к груди ослепительную Жар-Птицу. Он щелчком сбил с колена скорпиона, отмахнулся от мухи цеце и с трепетом протянул возлюбленной свой сказочный трофей:
Читать дальше