Марат Валеев: Лекарство для тещи

Но Гена на это внимания не обращал и азартно размахивал кистью. В конце концов он, вместе с остатками водки и закуски, загнал себя в угол. Однако пройти из зала по свежевыкрашенному полу на кухню не решился: помнил наказ жены насчет халтуры. А жену Гена не то, чтобы побаивался, — скорее, почитал. Поэтому он решил, пока просохнет краска, подождать здесь, в уголку. Благо, что оставалось достаточно места, чтобы сидеть, вытянув ноги, а в бутылке еще кое-что плескалось.

Однако пить больше Гена уже не смог. Он уронил голову на грудь и заснул. Пробуждение же было ужасным: над ним нависла жена и отчаянно поносила его:

— Урод! Пьяница!

Рассвирепев окончательно, она принялась охаживать Гену снятым с его же ноги тапком. А Гена не мог даже поднять головы: во время сна он сполз и прилип к непросохшей еще к тому времени краске кудрями и одной бакенбардой.

Натешившись вволю над непутевым супругом, жена отчекрыжила ему ножницами намертво приставшую к полу растительность, выровняла ее затем по всему параметру бедовой головы, которую она в приступе раздражительности именовала не иначе как «никчемным отростком» да и отправила Гену в таком виде на работу.

— Вот как оно, друзья мои, красить полы в одиночку, — закончил свое горестное повествование Гена и осушил вторую стопку.

Друзья сочувственно повздыхали. Хотя в душе-то они прекрасно осознавали, что собака зарыта совсем не там. Мужики знали, где схоронена эта зловредная псина. Но выкапывать ее никому не хотелось. В том числе и Гене…

Отдыхал я несколько лет назад в красноярском санатории «Енисей». Соседом по палате у меня был некто Николай Петрович, крепкий еще на вид мужик за шестьдесят с небольшим лет. Как оказалось, он всю жизнь проработал на стройках прорабом. Я сразу обратил внимание на его походку: она была легкой, и это при том, что весу в Петровиче не меньше центнера. Сделал ему комплимент.

— Если бы ты побегал по стройкам столько, сколько я, и у тебя была бы такая походка, — сказал польщенный Петрович.

В столовой нас рассадили по разным местам — у Петровича диета. Он устроился неподалеку от меня, напротив улыбчивой молодящейся блондинки. После ужина Петрович исчез. Вернулся в палату уже ближе к десяти.

— Погуляли, поговорили, — довольно сообщил он мне. — Чувствую, что она не против. Еще немного поднажму, и Валька моя!

Стали укладываться ночевать. Петрович стащил с себя рубашку с длинными рукавами. Все его тело до пояса, особенно руки, оказалось покрыто какими-то крупными подкожными шишками.

— У меня сахарный диабет, обмен веществ нарушился, вот эта фигня и полезла, — поймав мой взгляд, пояснил Петрович.

Потом снял брюки. Колени у него были перемотаны эластичными бинтами.

— Мениски, — дал пояснение Петрович. — Оперировали, да толку-то. Теперь вот без этих перетяжек ходить не могу.

Потом он туго стянул голову специальной повязкой. Пожаловался:

— Мозги болят. Я же недавно попал в аварию, получил сильнейшее сотрясение.

А еще он перед сном съел целую пригоршню разноцветных таблеток

Утром меня ждало очередное потрясение: проснувшийся Петрович слез с кровати на пол и в туалетную комнату пополз… на четвереньках! — Тебе плохо, Петрович? — вскрикнул я. — Давай дежурного врача позову.

— Мне не плохо, — задыхаясь, ответил он. — Мне так всегда по утрам. Просто мениски страшно болят. Но ничего, разомнусь, и все будет нормально.

И ведь точно, размялся, туго перебинтовал колени и на завтрак уже шел едва ли не вприпрыжку.

Я отпросился у главного врача на выходные в город, к жене (ну вот такой я — не нужны мне чужие бабы, свою люблю). Петрович безмерно обрадовался тому, что останется один в палате.

— Сейчас вот провожу тебя до остановки, а заодно куплю винца, конфет, фруктов — Вальку надо будет на ужин пригласить. А кто девушку ужинает, тот ее и танцует, сам знаешь.

В санаторий я вернулся в понедельник. Палата моя была заперта. На всякий случай постучался — тишина. Отпер дверь своим ключом. В нос ударил резкий запах каких-то лекарств. Вышел из палаты, спросил у дежурной по корпусу, где мой сосед.

Та ухмыльнулась и сказала, что Петрович на втором этаже, в процедурной, под капельницей лежит.

— А что с ним?

— Он сам вам расскажет

Поднялся наверх. Дверь в процедурную была открыта. На кушетке под капельницей возлежал мой Петрович.

Он открыл глаза, слабо улыбнулся.

— Ты это чего здесь разлегся, старина? — спросил я его.