Ринат Валиуллин - Безумие белых ночей

— И пустота. Я знаю, как это бывает. Я имею в виду душевную.

— Хочешь поговорить о пустоте? Хорошо, наливай.

— Куда?

— В душу. Ты помнишь своего первого? Каким он был?

— Понедельник как понедельник, что с него взять. Вспоминать не хочется, забыть невозможно.

— А последнего?

— Мне кажется, ты его знаешь.

— Мне кажется, нет. Иногда мне кажется, я совсем себя не знаю.

«Все ты знаешь, любимый и нелюбимый мой Артур, все ты знаешь, только молчишь, только ждешь, только боишься», — подумала про себя Шила и добавила вслух: — Будь осторожен, легкая неудовлетворенность приводит к большим катаклизмам. Растягивай удовольствия, растягивай их по всей площади своей жизни, чтобы не было места депрессии.

В дыру двери он уже видел голову Марса, с кочками наушников торчащую из спинки кресла:

— А потом я увидел, как ты страдаешь без неба, как ты не можешь найти себя среди людей на земле, словно человек, который видел воздух, но разучился дышать. Прости, Артур. Меня мучила совесть, она просто извела меня, с каждым днем все больше убеждая в том, что ты был прав, только так, только таким образом можно что-то доказать в этом мире. Прости, но ты сам никогда бы не смог на это пойти, ты слабак, потому что ты любишь людей.

— Марс! Марс!! Ты что делаешь?! Мать твою!! — в тысячный раз не своим голосом Артур обдирал горло его именем. Он бросил топор и принялся раздирать пластмассу двери руками, порезавшись о металлическую прошивку, увидел кровь. Та побежала по волосам старухи. Вытер ладонью лицо. Измазавшись кровью старухи, будто готов был с ней породниться, лишь бы она сдалась. Он на мгновение остановился, слыша, как за спиной Кристина уже по инерции, словно просроченный новопассит, успокаивала не то пассажиров, не то себя.

— Да, и еще одно, Артур. Пожалуй, самое главное: я был с твоей женой. Ты счастливчик. Что я могу тебе о ней рассказать? Приятная, теплая, вкусная женщина, каких много, от всех остальных она отличалась тем, что любить ее было непросто, а не любить и вовсе невозможно. Короче! Шила — она носит моего ребенка.

После этих слов Артур опустил топор, тот вывалился из рук, и, сделав ход конем, обессилевший, отвалился буквой «Г» под ноги. «Вот кусок дерьма». — Артуру вдруг дико захотелось позвонить Шиле, чтобы развеять злостную клевету. Он посмотрел на истерзанную дверь. Старуха была мертва. Старуха — любовь. Ему тоже захотелось вдруг умереть. Впереди к лобовому стеклу хищно приближалась жесткая земля. Самолет будто задрожал от страха, сбивая верхушки деревьев.

— Приготовились, Марс начинает стыковку с Землей. Вау. Еб…

Во время весны частенько наступала зима, стоило ему только не позвонить. Она брала одну и ту же книгу и делала вид, что читает. Шила знала: хорошие романы не заканчиваются. Скоро вернется Артур. Он был так сильно увлечен своей работой, что ему непременно хотелось этим увлечь кого-нибудь еще. Если раньше он был король Артур, он мог бесконечно говорить о небе. И даже по телефону они общались иначе:

— Опять маникюр?

— Как ты догадался?

— Это нетрудно. Неужели надо его делать так часто?

— Это меня успокаивает.

— Почему же я тогда нервничаю?

— Природный баланс. Мне важно хорошо выглядеть.

— Я не думал, что тебе это так важно.

— Ты не думаешь, потому что я всегда в форме. А другие еще как думают. От других взглядов, бывает, такое послевкусие остается.

— Кстати, я тоже в форме, если ты не замечаешь.

— Замечаю. Ты зайдешь сегодня?

— И не раз.

— Ты хоть когда-нибудь можешь быть серьезным?

— Не пытайся оцифровать мою страсть. Я сад, где можно вековать.

— Стихи?

— Нет, твоя проза жизни.

— О чем они?

— Люби меня, это окупится, а прибыль получим детьми.

Теперь не только стихов, не было даже прозы, теперь Артур все больше молчал. Только обещал, что все будет хорошо. «Плохо, когда мужчина превращается в обстоятельство, еще хуже, когда в обещание».

Он вернулся, поцеловал жену, помыл руки, молча сел есть. Улыбнулся, рассказал анекдот, и Шиле стало совсем грустно, анекдот был про любовницу, которую брали куда угодно, но не замуж.

«Мы не плачем, мы терпим, когда нам больно. Поставив очередную запятую, прерываем свою прозу жизни роскошную и, сделав пробел, тянем дальше ту же мелодию до припева. Потом мы, набравшись мужества, а женщины — женственности, начинаем с красной строки нечто новое, с большой буквы, по крайней мере так кажется, в то время как чье-то новое имя уже привыкает к нашему слуху. Все строят одну и ту же дорогу, к счастью. Хочется ее проложить как можно прямее, но получается, как получается: там объезд сделаешь, здесь на мост время потратишь, необходимо нырнуть в тоннель, предварительно включив фары. Хуже всего, когда втянешь в свой проект еще и любимого человека. Так как стройка затягивается, потому что финансы, потому что здоровье, и вот она уже рискует не закончиться никогда. В итоге наслаждаешься теми редкими перекурами во время работы. Начинаешь пенять на государство, которое могло бы пропустить к этому самому счастью железную дорогу, могло бы пропустить пару бокалов шампанского, чтобы стать добрее к своему народу, щедрее к своей рабочей силе. Как не пенять, когда перед тобой вдруг закрывается шлагбаум, как перед Артуром, и теперь он вынужден пропускать длиннющий состав цистерн, полных послушания и терпения. Но я-то здесь при чем? Да, я жена. Ну и что, почему я должна идти по лабиринтам его мозга, чтобы прийти к своему счастью, с чего он взял».