Джейн Джонсон - Преданное прошлое

— Хадиджа говорит, это святотатство, — заявила матрона. — Она не любит твой религия, твой религия тоже святотатство! Рубаха, который ты украл, и книга пойдет в огонь, как и твой душа!

После чего события помчались галопом, правда, потом стало казаться, что все это тянулось до бесконечности. После того как бедняжку Мэтти Пенджли (странно, что не старую деву Энн Сэмюэлс) подвергли такому же унизительному и постыдному осмотру, пленниц вывели из комнаты, и матрона погнала их через путаницу темных и прохладных переходов, пока они не добрались до двери, из которой вырывались огромные клубы пара.

Джейн Триджинна встала как вкопанная.

— Они что, намерены сварить нас живьем?! — вскрикнула она.

— Имши! Идти! Заходить!

По сравнению с другими женщинами матрона была просто необъятных размеров. Кэт поразилась, насколько изможденной и исхудалой выглядела ее мать. До этого момента она старалась об этом не думать, но сейчас одного взгляда на Джейн было достаточно, чтобы заметить торчащие наружу ключицы, выступающие ребра, провалившийся живот, костлявые руки и ноги. У матери всегда была отличная фигура, которую только подчеркивали пышные юбки и туго затянутый корсаж, а сейчас она выглядела старой и побитой жизнью, одной ногой стоящей в могиле.

Кэт подозревала, что из всех лишь она одна не была сломлена тяжелым плаванием, потому что ела вдоволь, пока остальные голодали, спала на чистом белье, когда они буквально плавали в собственном дерьме, да и тело ее ничуть не исхудало, оставаясь по-прежнему достаточно полным и крепким. Ничего удивительного, что все они — и ее сотоварищи, и эти марокканки — решили, что она стала шлюхой пиратского предводителя.

Никто не стал сопротивляться матроне — это не имело смысла, да и бежать было некуда. Они по очереди вошли в заполненное паром темное помещение, где их принял квартет молодых женщин, одетых в тесно облегающие белые рубашки и шапочки. Они принялись мыть и скрести пленниц, пока у них не стала гореть вся кожа. Если бы была такая возможность, Кэт скребла бы себя еще сильнее, прямо до крови, да и этого ей показалось бы мало.

— Я ни за что не стану надевать ваши поганые турецкие одежки! — Нелл Шигуайн с висящими, как крысиные хвостики, седеющими волосами и с кожей, покрытой красными пятнами, гордо скрестила руки на груди и надменно уставилась на матрону. — Дайте мне приличное христианское платье! Или вообще ничего не надо!

Остальные уставились на бунтарку, одни с осторожным восхищением, другие со страхом, словно она могла навлечь на всех новые беды и наказания.

Матрона, видно, не раз уже слыхала такое, на доброй дюжине разных языков. Через ее руки прошло немало пленных — из Испании, с Канар, с Мальты и из Франции, из Португалии. И она справлялась со всеми точно так же, как справлялась с теми несчастными, кто попадал сюда в результате местных войн или торговых обменов, — со взятыми в плен берберами из пустыни или с гор, с чернокожими женщинами, доставленными сюда с верблюжьими караванами из жарких стран, расположенных к югу отсюда. Племя и община, к которым она принадлежала, жили за счет денег, вырученных от продажи пленников в рабство.

Эта торговля давала средства не только на священную войну, которую вели корсары, такие же, как ее хозяин — кого одни звали Джинном, а другие Андалусийцем, — но и на строительство и ремонт касбы, их домов и местных суков 57, на обучение детей в лучших медресе 58и на поддержание в порядке их святынь. От нее поступала милостыня бедным, увечным и вдовам. Она давала им возможность жить, полагаясь на волю Аллаха. Это была священная работа, и матрона выполняла ее с рвением.

Все это легко читалось в тоне ее голоса, а не только в словах, когда она набросилась на Нелл Шигуайн, но и Нелл кипела праведным гневом, сотрясавшим все ее старые кости, и сумела отпихнуть матрону так, что та ударилась спиной о дверной косяк. Но матрона хорошо ела, и не только сегодня, когда она позавтракала свежим хлебом с тмином и медом, яйцами и помидорами с луком, но и всю свою жизнь. Она хорошо кушала и каждый день стирала белье, носила тяжелые корзины и горшки, поднимала детей, так что руки у нее были мускулистые, как у мужчины. Когда надсмотрщица в ответ толкнула Нелл, у той на влажных плитках подкосились старые ноги, женщина рухнула навзничь, взмахнув руками и пытаясь удержать равновесие. Рухнула, ударившись головой о плитки стены и добавив еще один, пятый цвет к звездной мозаике, совершенно лишний алый к белому и разным оттенкам синего. И осталась лежать совершенно неподвижно.