Джейн Джонсон - Преданное прошлое

Солидный мужчина среднего возраста в форменной куртке носильщика и широких штанах дожидался меня в главном зале вокзала Рабата; в руке он держал картонку с надписью «Мадам ЛАВЭТ». Я прошла было мимо, но меня осенило. Едва сумела справиться с приступом хихиканья, тут же мною овладевшим. Подавив смешок, я вернулась назад.

— Здравствуйте. Я Джулия Лавэт.

Он расплылся в широчайшей улыбке, продемонстрировав редкие зубы.

— Enchante, madame 48.

Bienvenue, добро пожаловать в Марокко!

Он приблизился, экспансивно потряс мне руку и тут же освободил меня от сумки и чемодана.

— Вы Идрис аль-Харкури? — спросила я. Мужчина оказался совсем не таким, как я ожидала. Из изящных пояснений мадам Рашиди я вообразила себе элегантного кузена, интеллигентного и образованного на вид, но способного быстренько провести меня по всему городу, забив мне башку всякими старинными преданиями. Но сейчас у меня было впечатление, что этот Идрис вообще не имел привычки к пешим походам куда бы то ни было, да и ленивая улыбка вряд ли могла скрывать острый интеллект профессионального гида. Но я не могла еще судить, что может оказаться за фасадом этой незнакомой культуры. Может, не стоит делать поспешных заключений.

Он смотрел на меня удивленно, поэтому я повторила свой вопрос, добавив:

— Idriss, le cousin de Madame Rachidi, mon guide? 49

Тут он отчаянно замотал головой:

— Ah, non, non, non, desole, madame. Idriss ne pouvait pas m’accompagner. Il est occupe ce soir. Moi, je suis Said al-Omari, aussi le cousin de Madame Rachidi 50.

Так. Еще один кузен мадам Рашиди. Я медленно перевела все это на английский, следуя за ним. А он тащился впереди с моим багажом, не пустив в ход — а может, просто решив пренебречь — ни выдвижные ручки, ни колесики.

Распахнув багажник маленького ржавого синего «пежо» с опознавательными знаками официально зарегистрированного такси, он положил туда мои вещи, помог мне забраться на заднее сиденье, совершил разворот в нарушение всех правил дорожного движения и быстро помчался по главной улице города, который выглядел таким же безликим и европейским, как Касабланка.

Монументальные правительственные здания, огромный почтамт, ряды современных магазинов, муниципальные парки и садики, сверкающие обилием цветов, офисные здания, парковочные площадки. Пока эти стандартные красоты современного города мелькали мимо, я позволила себе несколько расслабиться и улететь мысленно прочь и зависнуть — подобно насекомому над венериной мухоловкой — над последним разговором с Элисон и Майклом.

Что это они там обнаружили настолько важное, что это заставило Майкла вернуться в Корнуолл, не говоря уж о его предложении оплатить мне дорогу назад? И что — тут у меня все сжалось внутри, — что он наговорил Анне по поводу всего этого? Перед тем как уехать из Лондона, я, хорошо себе представляя, какие опасности могут подстерегать одинокого путешественника, отнесла книжку Кэтрин в книжный магазин в Патни, где имелся ксерокс, и аккуратно сняла копию с каждой страницы, осторожно разворачивая и укладывая ее как можно более плоско, стараясь не повредить корешок и пользуясь самым сложным режимом графического воспроизведения, какой только мог предложить этот аппарат, чтобы получить максимально четкое изображение записей, сделанных мягким грифелем. Пришлось несколько раз начинать все заново, действовать крайне аккуратно и тщательно. Я затратила на копирование больше часа, и обошлось оно мне почти в десять фунтов, но дело того стоило — я обрела некоторое спокойствие, перестала дергаться. Более осторожный человек, видимо, оставил бы оригинал дома, а с собой взял копию, но я была не в силах расстаться с этой книжкой, потому оставила копию у своего адвоката.

Сейчас моя ладонь была засунута внутрь сумки, лежавшей на колене, и нежно гладила обложку «Гордости рукодельницы». Я нередко задумывалась над тем, ради чего владельцы домашних животных гладят своих питомцев: для собственного или для их удовольствия? И вот сейчас ощущение мягкой телячьей кожи под пальцами успокаивало меня, придавало уверенности своим весомым присутствием, как я подозревала, в силу именно этой причины. Когда мы проехали сквозь арку в рассыпающейся глинобитной стене и выбрались из современного города в средневековую медину 51, я прижала книжку к груди и завертела головой направо-налево; Англия сразу же была забыта. Здесь действительно была совершенно чужая земля. Люди толпились на улицах — настоящая каша, мешанина и толкучка; старики в хламидах с капюшонами, женщины с закрытыми покрывалами лицами, мальчишки-тинейджеры в смешных одежках, от средневековых до свободно болтающихся мешковатых джинсов и фенечек в стиле хип-хоп. Вокруг орала музыка, всепроникающая и непрерывная, — традиционные североафриканские мелодии и голоса смешивались со взрывами ударных и бас-гитар. Такси виляло и тащилось со скоростью улитки, пробираясь сквозь поток людей на велосипедах, мопедах и в тележках, запряженных ослами, открывая передо мной потрясающий вид рыночных прилавков и ларьков, заваленных разнообразной снедью, узких переулков, с обеих сторон ограниченных высокими стенами домов без окон, но с изукрашенными резными дверьми из древнего, окованного железом дерева, изящных высоких башен, крытых сверкающей зеленой плиткой, и ворот из кованого железа, сквозь которые я успевала разглядеть замечательные внутренние дворики с апельсиновыми деревьями и цветущими зарослями бугенвиллеи. Потом мы свернули за угол, и тут темнеющий в опускающихся сумерках воздух потряс мощный призыв муэдзина.