Джейн Джонсон - Преданное прошлое

— Combien a la Gare de Casa Port? 44

— Для вас, мадам, триста дирхемов, — ответил он на отличном английском.

— Я дам вам двести.

— Двести пятьдесят.

— Двести.

Он уставился на меня с обидой. Я уже решила, что сейчас начнет читать мне лекцию о голодающих детях, но таксист лишь махнул в сторону «мерса»:

— Такая прекрасная машина, как же мне ее содержать при таких ценах за проезд?

Ответа на подобный вопрос у меня не было, так что я просто пожала плечами и улыбнулась.

Он тяжко вздохнул.

— Какие у вас красивые глаза! Ладно, ради ваших глаз и за двести отвезу.

— Мой поезд на Рабат отходит в пять. Мы успеем?

— Инш’аллах. Все в руках Божьих.

Немного нервничая, я смотрела, как мои сумки исчезают в багажнике, потом забралась на заднее сиденье. Когда к машине по зову водителя подошел еще один мужчина, а потом еще один, я вытащила свой мобильник и приготовилась звонить мадам Рашиди в надежде, что та даст мне какой-нибудь полезный совет или по крайней мере поставит в известность местную полицию. Водитель занял свое место за рулем, а его приятели скрылись из виду позади машины. Я завертела головой по сторонам, словно параноик. И обнаружила, что мужчины толкают машину, чтоб она завелась «с толчка». С третьей попытки мотор с ревом заработал.

Ну блеск, подумала я. Я одна в этой чужой — совершенно чужой! — стране, в машине с мужчиной, который уже сделал комплимент моим глазам, а теперь еще двое сидят рядом с ним впереди, и мы направляемся в город, где я никогда не бывала, причем в автомобиле, который может сломаться в любой момент. Наверное, Элисон все же была права. Я и сама уже начала сомневаться в разумности своей авантюры.

Сомнения грозили перерасти в панику, когда мы въехали на окраину города и водитель самым жутким образом рванул поперек улицы, через три ряда транспорта, чтобы резко свернуть вбок, в пригород. Безликая улица, по которой мы теперь неслись с пугающей скоростью, не давала никакого представления о стране, в которую я приехала. И тут, совершенно внезапно, мы оказались посреди трущоб.

Водитель, наверное, увидел в зеркале заднего вида мое выражение лица, потому что сразу обернулся, одной рукой по-прежнему небрежно придерживая рулевое колесо на скорости, наверное, миль шестьдесят в час, и весело пояснил:

— Там у них камера и полиция. Всегда меня останавливают, очень дорого обходится.

Я попыталась представить себе худшее, что может произойти с женщиной, оказавшейся одной в трущобах Касабланки, и направила все внимание на незнакомый пейзаж, проносившийся за окном летящей и виляющей машины. Полуразвалившееся домики из необожженного кирпича, сараи, обитые листами оцинкованного железа, между которыми вились переулки с утоптанной красноватой землей, а на ней — обычное для стран третьего мира мельтешение: мелкие черные козы, тощие куры, облезлые кошки и дети в лохмотьях; а еще ржавеющие под палящим солнцем остовы машин, сорняки, пробивающиеся сквозь разваливающиеся скелеты сломанных и брошенных мотоциклов и велосипедов, веревки с сохнущим бельем, болтающимся под пыльным бризом, яркие ковры, вывешенные на стенах террас, крыши из гофрированного железа, на которых торчат целые леса антенн спутниковых тарелок. Возле столба линии электропередачи сидели на корточках двое мужчин — играли в какую-то игру, похожую на шашки, но пользуясь цветными крышками от бутылок и камешками; другие сидели возле дверей, курили и бессмысленно пялились в пространство.

Женщина, с головы до пят закутанная в белое, что-то неспешно стирала в маленьком цинковом тазике; она подняла голову и без всякого любопытства посмотрела, как мы проезжаем мимо, а потом вернулась к своему занятию, ничем не выразив удивления. По всей видимости, длинный «мерседес» был нередким гостем этого нездорового квартала.

Затем, почти так же внезапно, машина снова оказалась на основной магистрали, и трущобы исчезли в клубах пыли. И через несколько минут мы уже ехали по вполне современному городу, среди кремово-белых невысоких многоквартирных домов, витрин магазинов, рекламных щитов и светофоров, на которые тут, кажется, никто не обращал никакого внимания. Вой автомобильных сигналов стоял просто оглушительный. Каждый, видимо, полагал, что любая пробка, любой затор, любой неудачный маневр — чья угодно вина, но только не его самого. Транспорт, двигавшийся в десять рядов, на каждом значительном перекрестке сливался в смертельно опасное месиво. Если у кого-то не работал клаксон — да если и работал, — водитель высовывал голову в окно и выдавал для сведения других участников движения настоящие перлы красноречия и основ правил дорожного движения. Трехколесные велосипеды, над передними колесами которых торчали громоздкие коробки с грузом — рыбой, овощами, металлоломом, — выписывали опасно извилистые траектории между машинами и автобусами. Нередко какие-то самоубийственно настроенные прохожие тоже влезали в эту дикую толчею, но мы слишком быстро проносились мимо, чтобы я успела заметить, остались бедняги в живых или нет. Мы проезжали мимо сверкающих отелей, роскошных бутиков, салонов, гордо выставивших на обозрение лучшие машины, авторские кухни от дизайнера, телевизоры с плоскими экранами… Все трое мужчин, сидевших спереди, были заняты обычными для такой пиковой дорожной ситуации делами: выкрикивали проклятия, размахивали кулаками, тыкали пальцами и хватались за обереги и амулеты, подвешенные к зеркалу заднего вида и дико качавшиеся от тряски.