Джейн Джонсон - Преданное прошлое

Я смотрела на нее, не зная, что сказать. Элисон сунула руку в карман и вытащила измятый лист бумаги.

— Это ксерокопия, — пояснила она. — Оригинал забрала полиция, правда, сказали, что потом отдадут. Не то чтоб он был мне очень уж нужен — я и так все наизусть помню.

— Ты уверена? — Мне отнюдь не хотелось это читать, я твердо это знала, когда брала у нее этот листок.

Мой желудок, словно по подсказке суфлера, издал громкое ворчание, враз развеяв наше мрачное настроение. — Боже мой, прости, пожалуйста!

Она взглянула на часы:

— Ты нынче что-нибудь ела? Я вот не подумала…

— Вагон-ресторан лишился всех своих запасов еще до Плимута. — Я обрадовалась возможности сменить тему. — В итоге я докатилась до необходимости заказать гамбургер из микроволновки, но когда его извлекла из упаковки, он оказался такой мокрый и весь сплющенный, что я не смогла к нему притронуться.

Элисон состроила гримаску.

— Звучит ужасно. — Она с минуту раздумывала над этой проблемой, потом добавила с совершенно неподвижным лицом: — Напоминает мне парочку знакомых мужиков. Хорошо еще, что он не оказался таким же волосатым, как они.

Я уставилась на подругу, а в следующий момент мы уже катались от хохота, и так добрые десять минут, а мы все никак не могли остановиться. Смех помог дать выход напряжению и снова сделал окружающий мир более приемлемым.

Тем не менее, когда в тот вечер настало время ложиться спать, я чувствовала себя не в своей тарелке. Меня терзали какие-то недобрые предчувствия Предсмертное послание — тонкий, легкий листок бумаги! — оттягивало мой карман, будто кусок свинца. Я включила все лампы в хозяйской спальне и валялась в постели, глядя в потолок. Может, та потолочная балка, к которой Эндрю привязал свою веревку, находится прямо надо мной? Очень интересная мысль. Пришлось изо всех сил выталкивать ее из своей башки.

Я встала, набрала воду в ванну и уселась в нее с книжкой, которую прикупила по дороге на Паддингтонском вокзале, но через три страницы была уже не в силах читать дальше.

Вылезла из ванны, завернулась в полотенце и уселась на кровати. Письмо Эндрю лежало рядом, сложенное вчетверо, — немой укор.

Я неохотно развернула его и разгладила складки. Почерк у Эндрю был мелкий и аккуратный, несколько даже старомодный на вид; совсем не такой, какой я ожидала увидеть.

Дорогая Элисон!

Я знаю, что моя смерть станет для тебя ужасным шоком, даже несмотря на то что ты отчасти и сама несешь ответственность за то, что довела меня до этой точки невозврата. Дальше я жить не могу. Этот дом отнял у меня все. Вытянул всю волю к жизни. И когда ты снова завела разговор о детях, я понял, что больше этого выносить не могу. Зачем пытаться притворяться, что есть какое-то будущее — у меня и уж тем более у моего ребенка? История повторяется снова и снова: мы ничего не можем сделать, чтобы изменить собственную судьбу, и это … безумие — думать, что мы в силах придать нашей жизни новый импульс. Мне очень жаль, что наш брак оказался сплошным притворством. Прости меня за ту боль, которую я причинил тебе.

Но больше всего мне жаль, что я вовремя не увидел, в каком на-, правлении должна развиваться моя жизнь, что я должен прожить ее один, а не тащить тебя за собой в ее пучину. Но теперь по крайней мере у тебя есть шанс открыть для себя другое будущее. Продай этот дом и уезжай подальше. Здесь удушающая атмосфера, полная отчаяния и чреватая неудачами. Уезжай, пока ты в состоянии это сделать, спаси себя. Возвращайся в Лондон, найди себе кого-нибудь другого и не связывай себя свинцовой тяжестью воспоминаний о моей жизни и о моей смерти.

Уезжай, если не с памятью о моей любви, то хотя бы о моей заботе о тебе.

Прочитав это, я еще минут двадцать сидела, держа ксерокопию в дрожащей руке. Потом все же встала, прошла к окну, выглянула наружу. Лужайка, а позади — океан.

Этот милый, весь наполненный светом дом, что они с Элисон создали, с его красивым садом и открывающимися великолепными видами, внушал мне такое ощущение, что я оказалась в тюрьме, в клетке. Мне было затруднительно представить себе голос Эндрю, произносящий все эти фразы и выражающий эти чувства, но я ведь никогда не видела его в состоянии тревоги или аффекта, разве что во власти алкоголя или сексуального вожделения, до краев наполненного добродушием и тестостероном. Но даже при этом некоторые его слова казались мне хотя бы отчасти справедливыми.

В небе светился узкий серп луны, словно щель в ночи, открывающаяся в иной мир. В ветвях дальних деревьев ухала сова. Моя мать всегда утверждала, что совы вещают голосами умерших. Она была суеверной, предрассудки унаследовала от длинной череды корнуольских предков, вечно хваталась за дерево (но без ножек — опасалась, что удача может уйти от нее), и если просыпала соль, тут же бросала щепотку через левое плечо, дабы отогнать дьявола, хотя и утверждала, что не верит в него. Еще мама верила, что между жизнью и смертью существует некое промежуточное состояние и что духи не тревожат живых, пока они спокойны, однако полагала, что некоторые духи в спокойствии не пребывают никогда.