Джейн Джонсон - Преданное прошлое

— Фу! — Я зажала себе нос.

Идрис рассмеялся:

— Я и забыл про ваше тонкое западное обоняние. Вот что, идемте-ка вон туда.

Мы наблюдали еще множество экзотических сценок; прошли мимо женщины, окруженной гусями, утками и кроликами, — вокруг нее собралось множество людей, выбиравших себе блюдо на ужин. Я обратила внимание на связки высушенных змеиных кож, свисавших со стропил, клетку с обезьянами и какими-то странными рептилиями с распухшими глазницами и меленькими когтистыми лапками, похожими на ладони. Мы прошли мимо них очень быстро и уже успели отойти на некоторое расстояние, прежде чем я сообразила, что это могло быть.

— Это ведь были хамелеоны в тех клетках на углу?

— Да, надо думать, они. Некоторые используют их против дурного глаза.

— Что значит «используют»? Как именно «используют»?

— Если у вас возникла какая-то конкретная проблема, вы можете бросить хамелеона в огонь. Если ящерица взорвется, ваша проблема исчезнет. Но если он просто развалится, вроде как расплавится, — тут Идрис пожал плечами, — тогда ваша проблема останется при вас.

— Вы шутите!

— Мы, марокканцы, народ очень суеверный.

— Англичане тоже, но не думаю, чтобы мы стали швырять живое существо в огонь только лишь из одного суеверия.

— Не стали бы? А как насчет ведьм, которых вы жгли на кострах? Насколько я знаю, ваша королева Елизавета жгла даже кошек на церемонии своей коронации.

— Ничего подобного! — Мысль о том, что эта разумная, рационалистичная и довольно меланхоличная королева занималась подобными варварскими штучками, заставила меня расхохотаться.

— Первая королева Елизавета. Она сжигала их, чтоб доказать, что колдовство изгнано из ее королевства!

Я удивленно подняла брови:

— Да вы просто кладезь удивительной информации!

Мы снова свернули за угол и вышли на рыночную площадь. В центре ее какой-то старик взвешивал связки овечьей шерсти на гигантских бронзовых весах коромыслом.

— Здесь шерстяной рынок, — пояснил Идрис. — Сук аль-Гезель. В семнадцатом веке это было одно из мест, где проходили аукционы невольников и продавали рабов-христиан.

Я стояла и смотрела на старика с бронзовыми весами. Со своей развевающейся белой бородой, в длинной джеллабе кремового цвета, этот продавец шерсти выглядел так, что вполне мог бы слиться с той самой толпой, смотревшей, как корсары распродают своих пленников с аукциона.

Страшно вообразить себе, что могли эти люди из Корнуолла, с полуострова Пенуит, которые никогда не выезжали дальше реки Фал, не говоря уж о реке Тамар, подумать об этой ужасно чуждой им земле. Увиденное продолжало поражать меня, даже шокировать, но я-то успела побывать в добром десятке зарубежных стран, а по телевизору видела сотни других. Мои соотечественники в XVII веке и так уже были страшно травмированы тем, что их захватили в плен, похитили, увезли из родных мест, а потом еще измучены тяготами морского перехода, так что по этим чужим улицам, видимо, шагали в состоянии транса, как в психоделическом сне.

Прикосновение руки Идриса к плечу вернуло меня в настоящее.

— Давайте я вам кое-что еще покажу, — предложил гид. — Думаю, это вам понравится.

Он повел меня вдоль городской стены, пока мы не достигли монументальных ворот, возвышающихся футов на двадцать или даже больше. Несмотря на гигантские размеры и массивную каменную кладку, я была поражена красотой этого сооружения, потому что арка этих ворот, казалось, устремлялась в небесную высь и парила в воздухе, словно поддерживаемая невидимой внутренней силой, создающей ей опору между двумя башнями по обеим ее сторонам и изящными ажурными узорами и надписями совершенно мистического, переплетающегося рисунка.

— Баб Мирза, — сказал Идрис, когда мы остановились и начали рассматривать ворота. — Здесь Малая гавань. В семнадцатом веке, когда река еще не заилилась и не изменила русло, корсары обычно заплывали прямо в укрепленное сердце города через эти ворота. Именно через Баб Мирза сюда привезли и вашего Робинзона Крузо. «Наш корабль, плывший от Канарских островов к побережью Африки, был внезапно атакован турецкими пиратами из Сале», — вдруг процитировал он.

Я в изумлении уставилась на Идриса.

— Я два года учился в аспирантуре на отделении английской литературы. Один из наших профессоров, англичанин, был большим поклонником Дефо. И я прочел все его произведения — «Молл Флендерс», «Роксана», «Летопись чумного года»…