Андрей Рубанов - Жёстко и угрюмо

Огромная женская любовь была заключена в ней; без этой любви не работает никакая воля и никакое упрямство; бабку Анну вели по жизни в первую очередь любовь, кровные узы, сердечные родственные обязательства.

Последние её годы вышли грустными. Любимый младший сын, Игорь Николаевич, понемногу спился, деградировал, его дети выросли, а сам он, наоборот, ссохся, потух, остыл – и осел в квартире матери, 50-летним нахлебником.

Мне пришлось заночевать в родительской квартире: бабкины тряпки высохли только наутро. Гладить их я не стал, покидал в мешок и отвёз.

Потом вернулась из отпуска мать. Посмеялась надо мной. Сказала, что тряпки надо было просто выбросить. Я возражал. А что мне было делать? Где бы я взял другие тряпки?

Я в этом ничего не понимал. Я не знал, как 80-летние старухи обходятся со своими естественными надобностями.

Мать улыбалась. Она ни в коем случае не упрекала меня.

Это была женская, интимная история, в которую меня, взрослого мужчину, вовлекли случайно. Это было их, женское дело.

История стирки бабкиных тряпок даже не стала анекдотом.

Через месяц бабка Анна умерла.

Я вспоминал её реплики, её взгляды, её просьбы, – и понимал: она не собиралась умирать. Она хотела ещё пожить.

Не знаю, почему. Не хочу искать объяснения. Но помню и не забуду: моя бабка в свои 83 года, уже не имея сил встать с одра, – хотела пожить ещё.

И те тряпки тоже были – свидетельство желания жить дальше.

Но умерла.

Её младший сын Игорь пережил свою мать едва на год.

Опытные люди говорят – такое бывает повсеместно. Двое живут, заботясь и соучаствуя друг в друге. Муж и жена. Или – старуха-мать и взрослый сын.

Потом, когда один умирает, – второй не выдерживает разрыва и тоже уходит к праотцам.

Так они ушли, с разницей в один год.

И всё кончилось.

Кончился развитой социализм, кончились большие пенсионные выплаты, кончились пенящиеся фонтаны и розовые клумбы. Обветшали и рухнули девушки с вёслами.

Кончился Советский Союз.

Бабка Анна пережила его на два десятилетия. И, между прочим, успела насладиться удовольствиями нового мира. Внимательно смотрела вошедшие в моду мексиканские телесериалы, вникала в перипетии, сопереживала персонажам.

Не выходила из дома, не «намазав» губы.

Чувствуете разницу между выражениями «накрасить губы» и «намазать губы»? Вот бабка моя – «мазала» губы. Поздние поколения уже «красили».

Мир, в котором она прожила свою долгую жизнь, был суров, жесток и прекрасен.

Примеряя жизнь бабки Анны на свой, позднейший, капиталистический манер, я понимаю, что бабка Анна «круто поднялась».

Махнула через три ступени. Из избы – во дворец. От дровяной печки – в горячую ванну. От валенок и телогреек – к капроновым чулкам, кримпленовым платьям и перманенту. Из огорода с морковкой – в зелёный парк с фонтанами и статуями.

Понимаете, о чём я?

В течение жизни мы должны сделать рывок, качественный скачок. Из одного мира в другой мир. Оттуда – сюда. Из деревни – в город. От бедности к сытости, от убожества к изобилию, от угрюмства к веселью. В этом рывке и заключается наш смысл жизни.

Он в том, чтоб своим детям оставить новый мир, качественно лучший.

Бабка Анна совершила такой рывок: она оставила детям лучший мир, более чистый, светлый и свободный.

Когда гроб вынесли, по обычаю, во двор – все собравшиеся соседи и друзья ахнули.

Бабка лежала красивая, надменная, прямая. К своим 83 годам она не успела высохнуть и обратиться в согбенную старушку. Ушла – во всей своей силе и красоте.

Душный, жаркий июнь в Москве.

Город не остывает за короткую ночь.

Все полуголые. Шаркают сандалетами. На лицах глянец пота.

Она уверенно входит, обмахиваясь огромным бумажным конвертом, зажатым в толстых розовых пальцах. Ей примерно 65. Рыхлая женщина на рубеже превращения в старуху. Белая, нелепая полотняная кепка громоздится на дыбом стоящих коротких седых волосах.

На ней лёгкое, приличное платье. Она слегка сутулится. Она вся нездорово-розовая, и от жары как бы плавает, колыхаясь в собственном теле, как в пузыре.

Позвонила вчера вечером. Бог знает, кто и как сообщил ей номер моего телефона.

– Меня зовут Маша, я продюсер общественного телевидения. У меня к вам есть предложение.

Так она прогудела если не молодым, то вполне свежим голосом.

Я зарабатывал написанием сценариев. Заказы были выгодные, поступали равномерно; я выбирал самое лучшее. Пожилая Маша не сумела внятно выразить свои притязания на мои мозги. Речь шла о «цикле программ по тематике криминала и истории».