Андрей Рубанов - Жёстко и угрюмо

Имелся и так называемый «холодный шкаф»; следует особо разъяснить, что это такое. На кухне, под подоконником, внутри толстой стены проектировщики предусмотрели нишу, закрываемую деревянными створками. Через отверстия, ведущие на улицу, в шкаф проникал прохладный забортный воздух – и продукты вроде картофеля или лука, помещённые туда, хранились долго.

Полагался и собственный отсек в подвале. В каждом таком доме был полноценный подвал, разгороженный кирпичными стенами на отдельные боксы: хочешь – вкатывай велосипед, хочешь – складируй старые вещи…

Благоустроенный двор украшал настоящий фонтан, представлявший собой уменьшенную и более лаконичную копию культового фонтана «Дружба народов».

В этом дворе стояли, на мощных постаментах, статуи балерин и гимнастов.

Это был полноценный, жирный, классический сталинский ампир. Царство гипсовых извивов, виноградных лоз, напряжённых мышц и выпуклых грудей.

Королевство девушек с веслом.

Это было просторно, свежо, щедро, крепко, – и это было не для избранных, а для простых. Для рядовых граждан, для работяг.

Для работников обдирочного цеха.

Если бы те прекрасные, полные света и воздуха квартиры, с видами на фонтаны, розовые клумбы и волейбольные площадки, в тех массивных, надёжных домах, раздали только бонзам, начальникам – никто бы не возразил; но их раздали не только начальникам, но и множеству рядовых пролетариев-металлургов.

Я могу допустить, что в тех домах получили квартиры в первую очередь какие-то чиновники, функционеры, лизоблюды, – но практика жизни членов моей семьи утверждает обратное.

В этом дворе я вырос.

В жизни, как мы знаем, прекрасное уравновешивается уродливым, и всякое счастье отравляется бедой.

Дед Николай умер от рака.

В мучениях, в стонах и невыносимых страданиях скончался он, оставив жену вдовой, а двух малых детей – сиротами.

Моей маме исполнилось тогда десять лет.

Бабка Анна – железная леди, персонаж Некрасова, которая коня остановит и в горящую избу войдёт, – преодолела потерю мужа и стала жить дальше, тянуть двоих детей.

После смерти товарища Иосифа Сталина у руля государства встал товарищ Никита Хрущёв. Он перелопатил всю страну. В числе главнейших его затей – глобальное переселение народа: из послевоенных бараков – в «хрущёвки», панельные пятиэтажные дома с центральным отоплением.

Помимо жилищной реформы, Хрущёв провёл и другую радикальную реформу: пенсионную.

Граждане, работавшие на «вредных», «тяжёлых» и «горячих» производствах, получили право раннего выхода на пенсию: мужчины – в 50 лет, женщины – в 45 лет.

«Вредное», «горячее» и «тяжёлое» производство – то были не фигуры речи, а официальные юридические термины.

Бабка Анна к тому времени накопила двадцать лет «горячего стажа» – и в свои 45 оказалась пенсионеркой. Выплаты были увесистые, до 130 рублей в месяц, – это равнялось средней заработной плате по стране.

Все инженеры и учителя, милиционеры и шофёры, механизаторы и зоотехники, стоматологи и операторы машинного доения, крановщицы и продавщицы, – получали 120 или 130 рублей.

На тех, кто получал 150, смотрели с завистью, как на богатеев.

Академики, народные артисты и полярные лётчики – мизерная прослойка – имели 200 рублей и больше, и повсеместно считались небожителями.

И вот – благодать накрыла промышленный город Электросталь. Смех и благодушие разлились, как мёд. Улицы и дворы заполнили моложавые, бодрые, чрезвычайно довольные жизнью 50-летние пенсионеры и 45-летние пенсионерки, полностью обеспеченные материально.

Никита Хрущёв почитался ими как божество.

Я родился спустя много лет, но ещё застал – хорошо припоминаю, до сих пор чувствую – ауру благополучия, фарта, всеобщего довольства, царившую повсюду в городе Электросталь.

Они – бабка моя Анна и её подруги, коллеги, заводчане – вытащили счастливый билет.

Попали из избушек с печным отоплением – прямо в коммунизм.

Он настал, да. Я его видел. Я знаю его запах и вкус.

Он был построен. Он существовал в объективной реальности, данной нам в ощущениях.

Не везде и не для всех, конечно. Но в городе металлургов, на восток от Москвы, в середине шестидесятых годов, – он состоялся. И выглядел очень круто. Широко, привольно, комфортабельно, удобно – и, главное, справедливо.

Теперь, в конце второго десятилетия XXI века, мало кто может поверить, что когда-то, в свинцовую и голодную социалистическую эпоху, были в советской стране десятки тысяч людей, при жизни обретших натуральное счастье; бабушка Аня обрела.