— Нет, нет. Дадим ему одному побыть.
И Елена уснула на плече Статкуса, как засыпают в детстве, внезапно сраженная усталостью и теплом, которого никогда вдоволь не получала. Теперь, когда она спала и черты ее таяли, возвращаясь к началу, окутываясь дымкой доброты и преданности, он знал, что когда-нибудь скажет ей. Свет — мучителен, скажет он, так иногда мучителен, что мы крепко смежаем веки, чтобы ничего не видеть, однако свет есть, он неподвластен пасти времени и свидетельствует о нашем родстве всему, что рождается, растет, умирает, но простирает дальше, в Бесконечность, свою тончайшую паутинку…
К утру в саду зашумело, и нетрудно было понять, что отныне дожди станут чаще гостить под этим небом.
Рубя косой мокрую траву, меж деревьями шастал Лауринас. Но столько косил, сколько поглядывал на дорогу. Глаза Елены тоже то и дело отрывались от кастрюли с картошкой. Может, «скорая» привезет хозяйку? Побледневшую, но живую и здоровую?
— Не на-ада! — вывернулась бы из-под руки санитарки Петронеле, крепко сжимая палку — и опора она, и Лауринасу можно погрозить — и, покачиваясь, как битый бурями корабль, направилась бы к своей постоянной пристани — кухоньке. — Не на-ада, — снова заявила бы, покосившись на клокочущий горшок. — Не на-ада!
Это было бы хорошо, слишком хорошо, и с росой испаряются нереальные ожидания. Глаза Елены ищут Статкуса. Он тоже слушает дорогу — не засигналит ли машина Пранаса.
Ни «скорая», ни Пранасов «Москвич» не показываются, хотя сыну сообщили. Все равно день сулит неожиданности. Лауринас вешает косу на колышек в стене хлева и громко заявляет:
— Схожу к Линцкусу за лошадью.
Однако идти не приходится, за гумном стучат копыта, и во дворе появляется Каштан, по-молодому блестя вымытыми дождем боками.
— Ах ты, мой хороший, — оглаживает его Лауринас и ведет туда, где растопырила оглобли телега. Сует мерину охапку сухого сена, чтобы заправился перед дорогой, насыпает ящик яблок.
Итак, дорога. Снова дорога? Не кончились еще дороги Лауринаса Балюлиса?
Оказывается, нет.
— Мне-то собачка подходит, но вот… Петронеле… «…Саргиса не мучай… Пес как пес… только не для нас… колхозников». Саргис, Саргис, ты где?
Прибежал Саргис, волоча мокрую веревку. Высыхала, взъерошивалась шерстка. Бросился к ногам Лауринаса, тот погладил, ухватил за шиворот, забросил на телегу.
— Ну, я на Бальгис поехал, верну барыне. Денег обратно просить не стану, не на-ада, — закончил он совсем как Петронеле.
Крепко ухватив поводья, повернулся к Статкусу:
— Не обидится барыня-то, а?
— Думаю, обрадуется, — без колебаний ответил Статкус. — Там невесть что может произойти, если не отвезете Саргиса. Перессорятся вконец.
— Мне собачка подходит, ничего не говорю, но вот Петронеле… — бормотал Лауринас, когда телега уже тронулась, и было грустно, словно прощались с хозяйкой во второй раз. Солнце припекало, обещая жаркий день, скоро от ливня и следов не останется, разве что крупные капли на капустных листах да немая упругость напоенной травы.
Вернулся Лауринас, когда солнце уже село. Медленно полз в гору, словно волоча за собой мешок сумерек. И еще большую тяжесть везет с собой?
— Чуть руки не целовала, как вы и говорили! Кофием угощала! — довольный, рассказывал он выбежавшим навстречу Статкусам. — А уж собачку ласкала, а уж ее целовала!
— Ну вот, теперь будет у нас спокойно. — Елена не стала говорить, что им уже не хватало Саргиса.
— Спокойно, — подтвердил Статкус, тоже тосковавший по песику.
— Что это вы оба, будто землю продали? — вдруг улыбнулся Балюлис, из его глаз выпорхнули птички-корольки, давненько под козырьком его кепки не появлявшиеся.
Дрожащей от волнения рукой — что с того, что храбрился? — сдернул клеенку с ящика из-под яблок. Там что-то засверкало и радугой взметнулось вверх. Павлин! Надутый и сверкающий. И вдруг как заорет! Еще и еще раз, словно веселый проказник трубач, не пожелавший ждать взмаха дирижера.
Ну и удумал неугомонный Балюлис! Что это? Уж не рассудком ли ослаб? Но птички-корольки так весело, так хитро трепыхались под седыми бровями… Что, снова судьбе кукиш показывает?
— Нравится? Для меня уж коли скотина, так породистая… Каких лошадей держал, каких собак! Если бы не Петронеле, ни за что бы от фокса не отказался. Ну да ладно, и павлин — птица не простая. Скажете, простая?
— Да где уж там, сверкает весь, — поддакнул Статкус.
— Как драгоценными камнями обвешан, — горячо похвалила и Елена.
Читать дальше