Антология - Глубина тихого омута

Не зря её называют островом в Европе за особое место на политической карте, за особые мнения и особый статус. В Швейцарии образовалась точка баланса весов, символизирующая иной возможный путь вне громких конфликтов, ожесточённых противоречий и войн. Страна сулит новоприбывшим спокойствие и процветание и в точности дарит обещанное. Пока две родины Набокова, Америка и Россия, выясняли отношения, пытаясь поделить зоны влияния в мире, Швейцария тихо выстраивала собственный мир, сделав приоритетом благополучие населения, во многом следуя кантовскому «категорическому императиву». Здесь уверены, что настоящая свобода — личности, традиций, вероисповедания, любви, творчества — рождается не в конфликте, но в нахождении единства. Ведь только разумная и свободная личность ценна сама по себе, а не масса, которой можно было бы легко управлять. В этом скрытая сила крошечной Швейцарии, недоступная гигантам, чьё внимание направлено вовне.

Кто-то сказал, что Монтрё хорош не сам по себе, а как декорация к личному счастью. Глядя на зеркальную поверхность Лемана, в глади которого отражаются будто застывший во времени силуэт городка, заснеженные вершины Альп и замок Шильон, сложно не ощутить внутреннее умиротворение. И не вспомнить

50 Глубина тихого омута

похожий пейзаж из рассказа Набокова «Облако, озеро, башня», так похожий на картинку из детской азбуки Бенуа.

В Швейцарии Набоков нашёл утраченный идеал беззаботного прошлого, волшебный остров тихого счастья, омываемый водами Женевского озера. Он, как и герой рассказа Василий Иванович, однажды подумает о комнате в отеле Мontreux Palace, где «из окошка было ясно видно озеро с облаком и башней, в неподвижном и совершенном сочетании счастья»: «Знаете, я сниму её на всю жизнь». Набоков исполнил заветную мечту своего героя, оставшись в удивительной стране, где человек и его достоинство — цель, а не средство. Так мнимая временность остановки Набоковых в Швейцарии обернулась увековеченным постоянством. Однако на то была и иная, более призёмленная причина. В письмах родным Вера, творческий партнер и неутомимый агент писателя, с приятным удивлением говорила о низких налогах, не идущих ни в какое сравнение с американскими.

Своим интеллектуальным домом Набоков называл Америку. Место, где добился признания, славы и богатства. Домом его памяти была царская Россия, исчезнувшая в водовороте истории. Пронзительно нежная, до боли идеальная, невозвратимая, как и само детство писателя. О Швейцарии, как о доме, Набоков не говорил никогда. За него это делала Вера, называя Монтрё одним из красивейших мест на Земле, где они оба впервые ощутили свою принадлежность и свободу быть собой. Как знает любой эмигрант, это трепетное чувство не обусловлено ни унаследованной национальностью, ни местом рождения по паспорту, ни приобретённым по оседлости гражданством.

В саду отеля Montreux Palace Набоков увековечен раскачивающимся на венском стуле. По замыслу скульптора, памятник должен был отобразить нелегкий выбор Набокова между писательством и лепидоптерологией. Но неизменно напрашивается совсем иное объяснение: Набоков застыл в воздухе, раскачиваясь между временными эпохами, странами и континентами, между языками и реальностями. Оставшись ни там, ни тут. В точке баланса и гармонии.

В Швейцарии, стране тихого личного счастья и низких налогов.

Александр Секацкий: «В стихотворениях Ольги Крутилиной присутствует удивительный размах, с позиций гегелевской эстетики это можно назвать мощью — сквозной амплитудой отождествлений, устремлённой к пределам возможного.

Еловая шишка станет воспоминаньем,

И шкура дорог покоробится,

Пламя развеет всё то, что мы так любили.

Во мне сохранится чертёж, указание, карта.

Фрагменты пейзажей смело перебиваются настроениями, воспоминаниями и заклинаниями: всем разнородным вкраплениям предстоит совпасть в единстве образа, ибо лишь такое совпадение достойно имени поэзии. Кажется, что в таком размашистом шаге прегрешение против инстанции вкуса неминуемо, но Ольга Крутилина уверена в своей поступи, и слова не подводят её…»