Лиза Ко - Беспокойные

Он сел. Мама дала анкету и ручку.

— Я пошлю завтра.

Он взял дольку апельсина. Всё это время он ждал, когда начнется его настоящая жизнь: когда его примут в свой круг друзья Роланда и группа прославится. Когда он найдет мать. Тогда-то всё изменится. Но жизнь не ждала его, протекала — в разряде апельсинового сока на языке или в двуязычных снах, в лицах студентов, когда они понимали новое слово, в дымке от свечей на торте, когда он их задул. В наплыве, повороте и хрусте идеальной мелодии.

— Поедешь в Нью-Йорк на Рождество? — спросила мать. — К приемной семье?

— Нет, конечно нет.

— Они тебе часто звонят?

— Не разговаривал с ними с тех пор, как приехал сюда. Это был первый раз.

— Но они хотят, чтобы ты вернулся.

Он был как Тэмми — не мог ответить на взгляд матери.

— Мой дом здесь.

— Значит, ты останешься? Со мной?

Забавная штука — прощение. Можно много лет на кого-нибудь злиться, а потом осознать, что чувства изменились, что обычный образ мышления ускользнул, пока ты сам того не заметил. Он увидел — во вспышке тревоги на лице матери, пока она ждала ответа, в дрожащих голосах Кэй и Питера, когда они только что с ним прощались, — что за прошедшие месяцы его страх быть никому не нужным растворился. Потому что и мама, и Кэй, и Питер пытались убедить его, что заслуживают его любви, а не наоборот.

Он съел апельсин, взял анкету и открыл ручку, поискал глазами, где подписать.

Весной, через четыре месяца после того, как от меня ушел ты, ушла и я. Не просто из дома в Фучжоу, но и от старой жизни: Ёна, работы, квартиры, всех, кого я знала. Я решила переехать в Гонконг. Пока ты оставался со мной, я притворялась, что мы никогда не разлучались, что Ардсливиля не было. Но, когда ты уехал из Фучжоу, я поняла, что тоже могу уехать — и что, может, для этого еще не поздно.

Рейс до Гонконга был короткий, меньше двух часов: стоило привыкнуть к полету, как стюардессы уже готовились к посадке. В аэропорту я прокатила чемодан — маленький, с самым необходимым — через проверку документов, потом на метро, на котором доехала до центра города. Вышла на улицу перед торговым центром, где машины ехали по левой стороне дороги, а не правой. Перешла я только с нескольких попыток. Даже вечером людей на улице было много — они говорили по-кантонски, вывески мигали на китайском и английском. У меня был адрес однокомнатной квартиры, которую я сняла не глядя; завтра утром я выйду на новую работу в Коулуне.

В терминале парома я купила билет, нашла себе место на верхней палубе. Паром качался на волнах, и, глядя на огни Коулуна, выходящие из тумана, я вцепилась в поручни, задыхаясь от смеха. Как же я ошибалась, когда думала, что это чувство утрачено навсегда. Эта легкомысленная неуверенность в жизни, все мои страхи и радости — я могла к ним вернуться, врезать со всей силы по небу. Потому что я нашла ее: Полли Гуо. Куда бы я ни отправилась дальше, я уже никогда ее не отпущу.

Ветер бросил волосы назад, потом вперед. Вода была Минцзяном, Нью-Йорком, Фучжоу, но больше всего — тобой. Я вспомнила последний раз, когда мы вместе ходили к воде в Нью-Йорке — в лето перед тем, как меня забрали в Ардсливиль. В конце августа, ближе к вечеру, когда жара ослабляла хватку, мы вышли на мост над рекой Гарлем, тянущейся через Бронкс и Манхэттен. Воздух был мягким и вязким, под ногами покачивался тротуар, когда мимо проезжали машины. Река внизу — бурая и мутная.

Мы стояли на середине моста. Тебе было десять, почти одиннадцать; ты уже предпочитал мне компанию своих друзей. Пришлось подкупать тебя шоколадкой, чтобы выманить от телевизора.

Я показала на здание на манхэттенской стороне.

— Видишь, кто там живет? — спросила я, вспомнив нашу старую игру.

Ты покачал головой и закатил глаза.

— Может, мать с сыном? — сказала я.

— Нет, бейсбольная команда, — наконец ответил ты.

— Вся команда? Может, только несколько человек.

— Все вместе живут в одной квартире. Квартира большая.

— Они играют по вечерам, — сказала я. — И спят днем.

Ты расплылся в улыбке.

— Едят картошку фри. Бросают мячик на крыше.

— Но никогда не падают.

Далеко внизу двигалась вода, обнажая зонтик, массу полиэтиленовых пакетов. Река казалась суровой, решительной, но всегда раскрывала свои секреты.

Теперь двигатель парома снизил обороты — мы приближались к причалу. Матрос бросил за борт веревку. «Коулун», — услышала я одну женщину. Мы остановились, и я подняла ручку чемодана, позволяя толпе увлечь себя. Скоро я сойду на берег, на новое место. В начале, знала я, обычно лучше всего.