Нина Карцин - Беспокойные сердца

В бездонной синеве кружил самолет. Он взмывал вверх и стремительно проваливался вниз, ложился на крыло, переворачивался вверх колесами и казался похожим на птицу, купающуюся в солнечных лучах. Ровный гул мотора то становился громче, так, что гудело в ушах, то затихал. Неожиданно, словно подброшенный невидимой рукой, самолет нелепо закувыркался, затем стал падать, с каждой секундой увеличивая скорость. Он падал, падал, падал, и тоскливое чувство неотвратимости, какое бывает во сне, все сильнее сжимало сердце.

Виноградов с усилием открыл глаза и перевел дыхание. Пульс бился ускоренно, на лбу выступила испарина. Опять тот же сон!

За окном серое небо было тронуто первыми бледными красками рассвета. Скосив глаза на будильник, Виноградов увидел, что спал не более трех часов. Но чувствовалось — снова заснуть не удастся. Заложив руки за голову, он уставился на постепенно светлеющий потолок, словно это был экран, на котором возникали картины прошлого.

…То утро было редким по красоте. Они провожали отца на аэродром вместе — Митя и мать. На повороте дороги он остановился, поцеловал жену, потрепал по плечу сына, обещая взять на ночную рыбалку, и пошел дальше один, насвистывая марш «Веселых ребят». Довольно сильный ветер, пропитанный запахом цветущего клевера и лесной земляники, перебирал его светлые волосы… А несколько часов спустя его вытащили из-под обломков самолета, и слипшиеся волосы были темными от крови.

И странно было, что вот уже его нет, и никогда больше не потреплет он по плечу ласковой рукой, а ветер все так же пахнет земляникой и качает хрупкие ромашка…

Тогда Митя впервые услышал необычное и совсем нестрашное слово «флокены». Знакомая лаборантка показала их ему на куске стального образца — серебристые пятнышки, выделявшиеся светлым блестящим цветом на фоне металла. Они были такими безобидными на вид, эти лучистые пятнышки, похожие то ли на снежинки, то ли на паучков в паутине. И казалось совсем невероятным, что из-за этих почти невидимых простым глазом трещинок сломался коленчатый вал мотора и непоправимое несчастье совершенно изменило жизнь подростка Мити Виноградова.

За открытой форточкой отчаянно-весело чирикнула какая-то птица, приветствуя встающее солнце. Виноградов очнулся. Тени прошлого, принесенные тяжелым сном, рассеялись, мысли приняли другое направление. Начинался новый день, с новыми заботами, новыми исканиями и, может быть, новыми открытиями.

Встав с постели, он увидел на письменном столе принесенное с собой накануне письмо и тогда понял, почему приснился тот сон. Очевидно, он вчера слишком много думал и не переставал думать даже во сне.

Развернув письмо с размашистой резолюцией директора института в левом верхнем углу, снова пробежал глазами четкие строчки машинописи.

Директор завода «Волгосталь» запрашивал о результатах работы научно-исследовательского института черных металлов над проблемой уничтожения флокенов в номерных марках стали.

«…как нам стало известно из статьи доцента Виноградова, опубликованной в сборнике научных трудов Инчермета, достигнуты определенные успехи в этом вопросе…» И в конце письма предложение: заключить договор между институтом и заводом «Волгосталь» и проводить опыты по новой технологии плавки стали в производственных масштабах. Кажется, руководство института было несколько удивлено тем, что Виноградов не сразу ухватился за это заманчивое предложение и попросил разрешения обдумать. «Мечта каждого настоящего ученого!..» Конечно, мечта. И Виноградов не стал бы ни минуты колебаться, если бы предложение было прислано не с «Волгостали».

Согласиться поехать туда проводить свои опыты — значило обречь себя на жизнь, полную ежедневной скрытой войны, войны, о которой никому не расскажешь, в которую никто не поверит, которая вряд ли даст возможность довести дело до конца.

А с другой стороны, может быть, стоило рискнуть? Нельзя же до бесконечности оставлять опыты в лабораторных стенах. Не имеет он права, не может из-за личных опасений и антипатий отказаться от возможности внедрить в жизнь дело, которому отдано столько лет. Зачем же было тогда брать на свои плечи всю тяжесть научных поисков, если теперь, когда идея близка к воплощению, он остановился в нерешительности перед злой волей одного человека. Да и так ли уж страшен теперь Виноградову-ученому этот человек, как был он страшен Виноградову-инженеру?