Лиза Ко - Беспокойные

— Мы с твоим отцом читали статью о том, что женщины в Китае всё еще граждане второго сорта. Пожалуй, это ожидаемо при культурном предубеждении против женщин. — Кэй покачала головой. — А Полли, твоя родная мать? Должно быть, она очень храбрая, если выбрала такую карьеру.

— Всё не совсем так, — сказал он. Хотя она и была храбрая — просто Кэй не знала, в чем именно. И да, женщинам в Китае могло быть трудно — труднее, чем здесь. Но ему не нравилось так говорить о маме, пока ее нет.

— Очень жаль, если представить, как процветали бы эти женщины, если бы имели доступ к возможностям и образованию. Они могли бы жить намного лучше, делать намного больше.

— Она отлично поживает. У многих женщин в Китае есть высшее образование.

— О, мне пришла идея. Может, предложить в Карлоу учредить стипендию для китайских студенток.

Она его не слушала. Он вспомнил, как они с Питером настаивали на английском языке, новом имени, правильном образовании. Что «лучше» и «больше» основывались на их представлениях об успехе, их планах. Мама, китайский язык, Бронкс, Деминь — этого всегда было мало. Он передернулся и на короткий ужасный миг увидел себя тем, кем — как он осознал теперь — видели его они: человеком, которого надо спасать.

Нет. Ему стало нехорошо, страшно. Он сжал кулаки, сунул в карманы.

Кэй наклонилась над духовкой, проверяя таймер.

— Хочешь сделать взбитые сливки? Ты всегда любил их делать. Облизывать миску и всё прочее. — Она достала из шкафчика миску. — Как хорошо, что ты вернулся. То есть я рада, что у тебя была возможность познакомиться с корнями, но еще рада, что ты дома. Без тебя здесь было одиноко.

Духовка согрела кухню, наполнила ароматом сдобы, сахара, масла и корицы. Питер зажег камин в гостиной, и Дэниэл слышал потрескивание огня, классическую музыку из музыкального центра. Наверху была его гитара, настроенная и отремонтированная, на кровати — навалены любимые одеяла.

— Хорошо, что я вернулся, — сказал он и достал из холодильника сливки.

Он спал по двенадцать часов, просыпался в четыре утра, подолгу дремал днем. На рассвете лежал без сна в постели, пока вокруг медленно проступала комната, и вспоминал, как гулял по Фучжоу с матерью, как катался на велосипеде в парке с Йимей, свои первые неопытные дни в отеле «Мин». Теперь всё казалось таким необычным и далеким, словно чья-то чужая жизнь.

Он неделю смотрел телевизор, почти не переодевая треники и не выходя на улицу. В канун Нового года Кэй и Питер уже легли к одиннадцати, и Дэниэл заснул перед телевизором, посмотрев опускание шара на Таймс-сквер и как поп-звезды поют толпам пьяных туристов. Проснулся под рекламу средства от прыщей.

Когда он обходил дом в темноте, его шаги приглушались шерстяными носками. Даже с закрытыми глазами он знал, что в любой комнате мог опустить руку на стену и точно найти выключатель, что в гостиной надо свернуть направо от книжного шкафа, чтобы не врезаться в угол столика, где Кэй складывала журналы, что до второго этажа — четырнадцать ступенек. Каждая половица, каждый квадратный дюйм дома остались с ним. И всё же было еще столько всего, чего этот дом, Питер и Кэй, никогда не узнают. Он прислонился к стене на кухне, слушая шум холодильника, собственное дыхание. Если он не чувствовал себя как дома в Китае, если ему не место в Риджборо, то что ему оставалось?

Три шага в столовую, налево, стена. Там, на косяке, всё еще были отметки его роста. Вмятина у плинтуса — от баскетбольного мяча, который он когда-то неудачно бросил. Пять шагов до серванта с фарфором — верхний ящик забит конвертами и почтовыми марками, старыми чековыми книжками, был там и высохший резиновый мячик-эспандер. Он протянул руку и закрыл глаза. Это его дом, это Дом, но он знал, что ему придется уйти и отсюда.

От выступления в Бруклине до Гарлема ехать было долго. Дэниэл и Майкл жили на севере города не только потому, что там дешевле, но и потому, что это ближе к Колумбийскому университету, где допоздна, после пар, оставался в лаборатории Майкл. На полученный грант он смог съехать из Сансет-парка.

Дэниэл поднялся по лестнице со станции метро, прошел четыре квартала до своего дома, поднялся на пять этажей в квартиру. Когда он открыл дверь, с радостью увидел, что свет горит, что здесь тепло и пахнет едой. Он расшнуровал ботинки, снял пальто и положил гитару на кровать.

У них не было ни дивана, ни телевизора, ни столовой, ни кухонного стола. Они ели на полу, на одеяле вместо скатерти. Места в каждой спальне хватало только для одинарной кровати и больше ни для чего, — еще пространство, чтобы протиснуться сбоку, — и не было шкафов, так что Дэниэл просто положил пружинный матрас на бетонные блоки и одежду складывал в пластмассовые корзины под ним. За прошлые три месяца он проигрывал в голове воспоминания о Фучжоу, пока они не лишились силы, не оставили только чувство восхищения: я туда ездил. Я это сделал.