Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 2

Я пиво у барышни пил, хорошо, что не водку. И адрес ей свой дал. Но она не приехала, только эсэмэски мне пишет: «Уродился ли у вас лук?», «Я сейчас на Невском, вспомнила про вас», «А сколько к вам на автобусе ехать?»…

Я посидел на крыльце, еще подумал немного про бабочек и их деревья, пошел в дом выпить. За это стоило выпить. После второй рюмки я потерял винтик.

Винтик маленький, нужный, от очков. Не нашел, пытался вкрутить другой, от старых очков. И сломал кусочек — там, где крепится левая дужка.

И тут грянул гром. На улице застучал дождь. А у меня была настоящая катастрофа. Правой дужки у меня давно не было. Но с одной дужкой еще можно было жить, а вот без двух…

Пить дальше уже не хотелось.

Я попробовал привязать резинки, фигня. Вырезал дужки из дерева — низко нагибаясь над столом, чтобы видеть, — и прицепил их пластилином.

В пять часов к нам в деревню Минькино приезжала автолавка. Сегодня понедельник, следующая приедет в среду. Макароны закончились, и чая нет.

Пошел к автолавке. Деревенским все равно, хоть с рогами приди. Деревенских у нас — дядь Петя, Серега, Алена и Соня. И еще дружбаны мои — тетка Аня и муж ее Лука. Но сейчас лето, и городских много. Городские действуют так — покупают деревенский дом, выкидывают из него весь хлам, оставляя только «стильные вещи» в виде прялок, ухватов и самоваров, потом косметический ремонт в доме и во дворе, ставят качели, зонтики, шезлонги, барбекю. Ходят к деревенским, покупают у них морковки-яйца, восторгаются всем домашним, даже говорить по-местному немного приноравливаются.

Осенью все качели-шезлонги заносят в дом, запирают на сто замков — будто есть тут кому воровать — и уезжают. С глаз долой, из сердца вон. До мая.

Один городской у автолавки в лицо мне хмыкнул и объяснил своей жене:

— Чудики.

Потом мне в спину сказал:

— Говорят, он картины рисует. А живет в той халупе.

«Картины рисует»! А про халупу? Как можно назвать халупой русскую избу? Изба у меня такая же, как и у них, ну, не делал я ремонт, а зачем? Кому мешает кровать с панцирной сеткой? Сетка просела, но не беда, сплю в ней, как в гамаке. Или трельяж с дверками, зеркала на которых давно выцвели и ничего не показывают. У меня борода, зеркало для бритья не нужно. Но приглядишься к потекшим и слепым зеркалам и много чего увидишь — и прежних хозяев, молодых еще, и их детей. Зеркала заедает, как старые грампластинки, и они часто вспоминают давнюю-давнюю гулянку с самогоном… а потом муть, проблеск, и кто-то как пойдет вприсядку! Еще мне достались часы с кукушкой, которая кукует раз в три дня, да телевизор, бывший цветным, а теперь розово-зеленый, колбасная реклама в нем выглядит так: толстыми шматами режут зеленую колбасу, кидают в сковородку и бьют туда розовые яйца.

Да, кроме избы у меня сарай, дровяник и забор. Я не стал его чинить, хотя сколько мне Лука предлагал — делов-то, пару дней, пару пузырей, и забор будет стоять, а не лежать.

Зачем мне, чтоб стоял? Мне нравится такой, какой есть.

И в избе я ремонт делать не стал, только покрасил. Вернее, покрасили мы вместе с Егором, когда он ко мне приезжал.

Егор, хоть и композитор, и человек серьезный, тут вовсю дурака валял: ходил на реку и на дальнее земляничное поле, то, что в пяти километрах отсюда, шутил с бабками. А потом вдруг спохватился, говорит:

— Мне через два дня уезжать! Давай-ка тебе в избе красоту наведем!

И развил бешеную энергию: смотался в райцентр, купил краски, и мы стали красить. Краска была масляная, желтая и зеленая, так и покрасили. Еще и на наличники хватило. И немного осталось. Пока краска сохла, мы в баню пошли водку пить.

Я, пока водку пил, желтой и зеленой нарисовал одуванчики, траву, двор и косой-щербатый забор. Егор к картине этой прикипел, выпросил у меня — подари да подари. И еще пару взял, тоже с забором. Он, когда приехал, как и Лука, тоже говорил:

— Давай-давай забор поставим!

Но когда я ему показал пару картин с забором и крапивой, понял и отстал.

Потом оказалось, что Егор в Минькине симфонию написал. Сначала в голове, а потом, в городе, по нотам. Симфонию вначале в Берлине исполняли, а после и в Кракове. А когда у нас будут, Егор обещал меня позвать. И еще он ту картину, что с крапивой, показал какому-то немцу, тот купил, и деньги мне прислал. А забор с одуванчиками Егор себе оставил — дареное не дарят и не продают.

Дачники меня высмеяли, я расстроился, наугад купил ерунды в автолавке и ушел. Чай забыл, а дурацкое печенье взял. Зачем мне печенье? Отдал его собаке. Стал строгать дужки из дерева, номер два. Фигня получилась. Лука принес очки его матери-покойницы. Предложил стекла переставить с моих и клеем залить, чтоб держались. Фигня. Запасы съестного закончились. К автолавке пошел вслепую, купил водку, тушенку, макароны, посидел вечером, посмотрел на забор и понял — надо ехать в оптику. Оптика есть в райцентре. А деньги у меня на карточке, те самые, что немец мне перевел. В Минькине банкомата нет, вот они и лежали на карточке. Но если тратить деньги, то на хорошие очки, и ехать надо в Питер.