Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 2

Я ухожу в Михайловский сад. Там по дорожкам разбросаны осенние листья. Сияют окна Русского музея, и свет падает на мои следы. Дверь палаты распахивается, и бело-голубая толпа исчезает. Я возвращаюсь, крещу бабу Зину, потому что больше некому, но снова ухожу от нее в свой сад.

— Что, у тебя бабулю увозят? — спрашивает Высокий парень, которому, похоже, еще не до сна.

— Да.

— Ну, хоть поспишь.

— Да, точно, я как-то не подумала. Ты курил?

— Да, пойду спать.

— Спокойной ночи.

Бабу Зину увезли, и дышать в палате стало почему-то невозможно. Медсестры открыли мне фрамугу и дверь — сделали «коридор», чтобы продуло.

Я сижу на диване напротив ординаторской, ногу положила, читаю.

Мимо, зажав нос, проходит медсестра из реанимации. — Воняет? — спрашивает ее «наша».

— Ужас!!

— У вас что, таких не бывает?

— Нет, таких прям — очень редко.

— А-а-а… а вон женщина с ней лежала.

Все на меня сочувственно смотрят.

Я устала, хочу спать, к тому же остров так пнул меня в пах, что все еще больно. Медленно хожу по палате, закрываю фрамугу, открываю фрамугу. Синицы так и нет. Почему-то чувствую себя непомерно счастливой! И в этом безумном, непонятном счастье мне хочется свободы. И я раздеваюсь, я снимаю все, кроме бинта, и машу руками, словно это весла летающей лодки. Эту свою свободу я дополняю влажными салфетками, стирая с себя островной день, убирая его запах итальянским молочным кремом, достаю его из баночки, нюхаю и, показывая острову язык, желаю ему спокойной ночи.

Мне можно спать на плоской кровати, не видеть ноги на первой линии горизонта, видеть только Полярную звезду и Зеленое Облако. Остров вмешивается, подбрасывая неспокойную мысль — баба Зина уже умерла и скоро придет в палату. Синицы нет, Л. А. нет — никто не защитит. Вдруг она меня задушит? Мне даже кажется, что кто-то ходит, но я отпинываю эти мысли как абсолютно нехорошие и вынимаю градусник.

Температура тридцать семь и два.

Спала до шести утра и даже видела, как стою под большой сосной, и на меня падают прозрачные зеленые иголки, они колют мне лицо и руки, застревают в волосах и улетают куда-то, унося следы моей крови. Мне больно, но хорошо, я стою и жду чего-то. Я вижу, как вокруг собираются люди. Они не очень мне рады. Им почему-то хочется под эту сосну, чтобы их тоже кололо иголками. Одна женщина в пестром шарфике требует у меня разрешение. Оказывается, нужно иметь специальный талон, чтобы стоять под этой сосной. У меня нет такого талона. Люди окружают, требуя талон. Мне становится холодно, я прижимаюсь к стволу и не знаю, куда деться. Бежать некуда. Неожиданно с сосны сваливается слон, подбирает меня хоботом и залезает со мной обратно. Иголки перестают падать. Внизу свиристит толпа, а мы со слоном машем им и показываем язык.

Интересно, что снится бабе Зине?

— Это что у вас? Йогурты на подоконнике греете? — врываясь в палатную тишину, орет белая плотная тетя, подпрыгивая на своих круглых ножках.

— Там погреть ничего нельзя, там холод. Вы руку протяните, — разглядывая желтые березовые листья, советую я.

Синицы нет. Я расстраиваюсь.

— Вы все греете там йогурты! Потом травитесь, а жалуетесь на наше питание.

— Я ни на что не жалуюсь.

— Вот и не жалуйтесь дальше!

— Хорошо, это не трудно.

Злюка хватает мою руку — и хрясь, чтобы узнать мое давление. Для нее я никто, меня спрашивать не надо, можно хватать за что угодно, я новое изделие, у меня почти стерты человеческие признаки, остались только островные. Я начинаю раздражаться.

— Вы одна в палате?

— Да. Мы с синицей понатворили тут. Часть бабулек сплавили по домам. Одну в реанимацию. Одну съели на завтрак.

Тетя замолчала на секунду, потом опять взорвалась, глядя на свой кругленький приборчик:

— У вас какое нормальное давление?

— От ста десяти до ста двадцати, — вспоминая самоработающий прибор в операционной, сообщаю я.

— У вас сто сорок! Вы себя как чувствуете с та-а-аким давлением? — цедит она сердито, как будто я ей всю жизнь испортила, а теперь вот еще и мое давление подгадило нестабильную атмосферу ее круглой судьбы.

Жму плечами. Ничего такого от ста сорока не чувствую. — Вы какие лекарства принимаете вообще от давления? Почему у вас тут все валяется?

— Никакие. Я вообще никаких лекарств не принимаю. Чувствую себя прекрасно. Никакого давления у меня нет. И вообще, не волнуйтесь, со мной все будет хорошо. А валяется здесь все потому…