— Толкнули? — спрашивает Высокий парень без кружки.
— Да…
— А ты в карты играешь?
— Нет. И не курю.
Он смеется:
— А чаю хочешь?
— Нет, спасибо, я жду кофе.
— Приходи потом. Я спрошу про операцию.
— Хорошо.
Я возвращаюсь в палату, где через минуту появляются сестра с термосом и мама. Кофе ослепительно пахнет, споря с островными запахами и повседневными несчастьями. Мои садятся под окно. Островной запах невыносим. Это потому, что они из другого мира. Мне все равно, а синица закрывает крылом клюв, потому что я открыла фрамугу.
Мы с мамой успеваем поругаться из-за ее ноги. Она не идет к врачу и почему-то не ест ничего здесь, как все мои гости. А мы с сестрой едим, вспоминаем Л. А., восхищаемся. Мама передает привет от своей подруги — тети Марины. — Марина говорит, чтобы я сходила к врачу — спросила, как ты и что тебе отрезали.
— Мама, я давно выросла, я сама спрошу. А потом, и так видно, что я — как надо. А что отрезали — не важно, Царь знает, что резать.
— Ты хромаешь. Может, что надо. Она говорит, чтобы я обязательно пошла, что больным всего не говорят.
— И славно. Скажи тете Марине, что теперь родителям давно взрослых детей тоже ничего не говорят. Л. А. и без нас есть с кем поговорить. К тому же, он тебе ничего не скажет.
— Почему?
— Не положено без разрешения больного, который способен соображать, ну пусть хоть как я своим островным мозгом. В 1994 году запретили разглашать врачебную тайну без согласия островных жителей.
— Ох. Ты все шутишь.
Я вспоминаю, что раньше я стирала, а теперь отдаю белье в стирку сестре, она приедет во вторник и привезет его обратно. Уговариваю их не приезжать до вторника. Синица крутит крылом у виска:
— Ты что, в выходные одна будешь?
— А ты? Смотаешься на юг?
— Синицы осенью на юг не летят.
— А-а-а, ну слетай посмотри, как там Л. А.
— Зачем?
— Спроси, можно ли спать на животе.
— А нос ты куда денешь?
— В подушку.
— Ладно. Тогда не доедай вот ту штучку.
— По рукам.
— По крылам.
Синица улетела. Мои ушли. Я читала. Ходила. Болтала по телефону. Пила кофе. Поковыряла больничный ужин. Ждала синицу.
Но самое главное, я подсмотрела, как ходить! Весь день я думала, как мне, наконец, не хромать. Плавая в коридоре, я интуитивно рассматривала, как ходят больные, и только к вечеру вдруг поняла, что нужно посмотреть на здоровых! Я пристроилась за медсестрой с веселой музыкой и вдруг обнаружила, что у нее сгибаются ноги при ходьбе! Вот оно что! Надо пробовать, хотя, по назначениям Л. А., мои ходильные десять минут истекли — нужно лежать, но меня переполняет островное открытие, хочется попробовать, а то умру. Я отворачиваюсь от часов и начинаю повторять за медсестрой. Левой, правой, согнуть в коленях. Это оказалось довольно болезненным. Жечь стало сильнее, но хромать я стала меньше.
— Даже если ты не моя нога, то Л. А. не ходит хромая.
— Я тебя не знаю. Не трогай меня.
— Цыц. Раз Л. А. не забрал тебя с собой — привыкай ко мне. Как ты ходишь?
— Не скажу. Сама думай.
— Я не могу думать. Здесь остров.
— Тогда отстань от меня и надень мне носок. Я замерзла.
— Сначала учись ходить мной.
Нога жглась и сопротивлялась. Я училась не хромать, не смотрела на часы. Мы ходили с ней по коридору, скандаля друг с другом, пока Веселая музыка не позвала меня на уколы:
— Что ж вы, больная, так разбегались, я вас колоть, а вы от меня!
Я посмотрела в окно — синицы нет. Некому хвастать. Надела ноге носок. Медсестры закончили колоть и пришли менять подгузник моей старушке.
— Вы знаете, она сегодня какая-то тихая, пьет мало, ничего не бросает. А сейчас мне кажется, что и дышит гораздо тише, чем обычно.
Медсестры пытаются с ней поговорить. Уходят. Я подхожу к ней. Дыхание едва прорывается. На вопросы не реагирует. Взгляд ушел, потонул. Вот — проклятый остров! Я смотрю на ее глаза, пытаясь хоть что-то оттуда выудить, кричу ей:
— Баба Зина! Мы уплывем отсюда, посмотри на меня! Хочешь пить?
Остров злобно пнул меня прямо в пах, туда, где наклеен пластырь, и потянул вниз. Я испуганно вдохнула и заползла на свою кровать. Дверь распахнулась, и вошел Красавец, он наклонился над бабой Зиной, покричал ей и повернулся ко мне:
— Когда вы заметили тихое дыхание?
— Вот сейчас. С утра я ее кормила кашей. Потом обедом. Потом я училась ходить…
— Ясно.
Мне стало страшно, я плюнула на остров и вышла в коридор, Красавец вышел следом и стал звонить Л. А. Я думаю, вот Царь, уставший, приехал домой, ему хорошо, вокруг нет синиц и халатов, но вдруг звонят. Я наблюдаю за невообразимым для острова движением в это время, остров тянет меня, но в палату я вернуться не могу — боюсь. Боюсь чужого исчезновения. Распахиваются двери реанимации — оттуда в нашу палату идет сверкающая толпа врачей.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу