Поль-Лу Сулитцер - Деньги

— Спасибо.

Я как раз завтракал, и приходящая прислуга, чьим заботам меня поручила Франсуаза Лаватер, ставит на стол кофе. Она говорит с бургундским акцентом, который я поначалу принял за польский. Встаю из-за стола и направляюсь в свою комнату.

— Ваш кофе придется разогревать!

С двадцатью двумя «р».

— Я сейчас.

На стене комнаты я приколол заметки, выписки, справки, таблицы и списки, накопленные за восемь месяцев с того дня, когда Марк приезжал в Гонконг с первым реальным досье. Я смотрю на список. Для Бремера у меня была приготовлена особая задумка, более изощренная по сравнению с операцией против Ландо.

И этот ублюдок умер. У меня чувство досадной неудовлетворенности и разочарования.

— Разогревать кофе или нет?

Я возвращаюсь к своему списку и вычеркиваю в нем имя. Смотрю на прикрепленную к досье фотографию. На ней тучный мужчина, похоже сангвиник, с недобрым взглядом. Он всегда напоминал мне тевтонца, и это не комплимент.

— Просто беда, посмотрите: он уже ледяной, этот кофе…

Один из семи, остается шесть. Даже пять с половиной. К середине августа с Ландо будет покончено. При условии что, следуя за Хаком в его спекулятивных операциях, я не ошибся…

— Холодный — так холодный…

То не моя вина. Новость появилась спустя день после того, как я узнал о смерти Бремера: отмена свободной конвертируемости доллара в золото. Это чрезвычайно важное, можно сказать, невероятное событие. Последние двадцать пять лет доллар был стандартом для мировых валют, единственной валютой, обеспеченной золотом, тогда как все остальные валюты обеспечивались долларом — единственной ценной, золотой валютой в истинном смысле этого слова.

Конвертируемости больше не существует. Первый итог — обязательное падение курса доллара. Это была та самая информация, которой владел Хак, знавший точную дату, когда американское правительство объявит об отмене конвертируемости доллара, и сумевший рассчитать срок операции.

Прибыль огромна даже с учетом того, что снижение курса американской валюты остается относительно слабым. В тот день, когда в банке Цюриха я открыл счет на сто один миллион долларов, одна унция золота официально стоила тридцать восемь долларов девяносто центов. Три месяца спустя, день в день, она оценивается в сорок два доллара шестьдесят центов. Незначительная разница? Судите сами. В итоге прибыль, полученная Хаком (я получу удовольствие от проверки банковских счетов, но они, разумеется, будут точными), будет составлять сорок семь миллионов долларов, из которых, как было оговорено, я вычитаю причитающиеся мне два с половиной миллиона как вознаграждение умеющему хранить тайну посреднику, независимо от размера комиссии банка. Вместе с миллионом долларов, который я поставил на кон и который возвращается ко мне с довеском в четыреста семьдесят пять тысяч пятьсот семьдесят восемь долларов, мой капитал по состоянию на двенадцатое сентября составляет чуть более четырех миллионов долларов.

Я ожидал от себя взрыва эмоций. Но ничего подобного не произошло. Я остаюсь спокойным и почти равнодушным. Я по-прежнему один в доме в Шани, предаюсь размышлениям и прихожу к выводу, что пришло время действовать.

Прежде всего следует закончить с Ландо, что не займет много времени, а затем браться за других.

Звоню Турку:

— Ты мной доволен?

— Франц, я тебя люблю.

— Отвали, грязный педик.

— Один момент, у меня для тебя сюрприз…

Тишина. Затем голос Уте:

— Привет, Фрэнки, мой дорогой.

— Что ты делаешь в Хэмпстеде с этой темной личностью?

— Большая любовь, приятель.

— С Турком?

— С темной личностью. Ты ревнуешь?

Я расхохотался. Мне стало смешно, когда я представил себе их вместе.

— Никоим образом. А что с эскадроном голых танцовщиц?

— Чем больше дури, тем больше смеха, — отвечает Уте. — Главное, что маневрами командую я. И отдаю приказы.

— Позови мне хозяина гарема. Я тебя целую.

Турок снова берет трубку, он смеется. Я никогда не смогу по-настоящему его ненавидеть.

— Удивлен, да?

— Остолбенел от изумления. Давай поговорим серьезно. Можем?

— Можем.

— Мне нужен выход на серьезных людей в Нассау, на Багамах.

— Еще одно дело?

— Это личное.

Он задумывается, потом отвечает:

— Ты знаешь, это не телефонный разговор. Когда ты туда собираешься?

Быстро прикидываю в уме:

— В конце сентября.

Доносится голос Уте, она что-то говорит, но я не слышу, что именно. В любом случае, если она остается на линии во время нашего разговора с Турком, это потому, что, как она утверждает, «она в самом деле командует маневрами».