Леонид Финкель - Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)

Мне казалось, сам Суня Бейлин-старший не мог хотеть большего. Краем уха, еще в Деркето я слышал, что наш мэр будто бы сделал резкий поворот и перешел из партии «Тора – сила!» в «Шомерец». И будто бы он повесил у себя в кабинете два портрета: Ицхака Рабина с надписью «Не забудем» и Биби Нетаниягу в профиль, слегка, так, что не докажет никакой суд, смахивающего на Адольфа Гитлера, с надписью «Не простим»…

– Не делай лишних движений, друг! – говорит мэр Александрии нашему мэру. – Девяносто пять процентов палестинцев живут сегодня на территории Палестинской автономии… Будет с них, этот шакал Арафат хочет владеть всем миром.

– И арабским?

– И арабским.

– Но палестинцы живут на оторванных друг от друга территориях, они не чувствуют, что обрели независимость.

– Пусть ваш босс решит этот вопрос с раисом.

– Да, передайте господину Мубараку, что государство Израиль наверняка захочет сохранить за собой несколько крупных поселений. В этом случае оно может обменять их на пустующие участки земли в Западном Негеве или в окрестностях Хеврона.

«Бедные поселенцы Негева! Они-то думают, что у них все в порядке!»

– И потом у израильтян нет исторического права на Ашдод, Ашкелон и Деркето! – подсказывал бывший отставной генерал.

Челита не зашла, она ворвалась в палату.

– Живая! – крикнул я. – Господи, живая…

Слезы лились у меня из глаз, ручьи слез. Она вдруг качнулась вперед, едва не упала на меня, так нелепо, и руки у нее висели чуть ниже колен.

– Ну что ты плачешь…

– Ты же знаешь, люди не стесняются в подобных случаях… И потом, я просто ничего не могу с собой поделать… Жива!

– Клянусь, я не хотела, у меня и в мыслях не было. Я была напугана. И мне все время было мерзко. Со мной ничего подобного в жизни не случалось. С этой змеей – я все придумала. Я только хотела знать – любишь ли ты меня. И потом, разве ты не знаешь, в Александрии с каждым – ты понимаешь – с каждым! – происходит история Антония и Клеопатры.

Потом она испустила вопль смеха, казалось, расслабивший все ее тело и сотрясший всю палату. Как же я забыл, Клеопатра флиртует даже со смертью! Вот чего не понимал я раньше: «Антоний и Клеопатра» – это трагедия сначала Антония, затем Клеопатры. Клеопатра прикажет передать ложную весть о своем самоубийстве, и Антоний пронзит себя мечом. Тот же механизм архетипа, как и в «Ромео и Джульетте». Любовь к Клеопатре приводит к гибели…

– Пусть так, так! – заорала Челита. – Но Клеопатра идет дальше Антония… Дети, поэты и влюбленные знают, что утерянная любовь принадлежит небесам… Клеопатра идет дальше. Антоний для нее становится самим небом…

«Ну вот, высказалась, – подумал я. – Наконец высказалась. Значит, для нашего счастья не хватало только крови… Этого взрыва. Этого ужасного теракта…»

В общем, славно поговорили. Точно на уроке литературоведения. С цитатами из критиков…

– Грядут славные времена! – раздалось вдруг за ее спиной.

Это мэр Александрии.

– Я хорошо разбираюсь в таких делах, – сказал он, – и вы себе просто не представляете, в какие провалы попадает человек, если слишком торопится. Вы ведь торопились? Чем осторожнее – тем лучше, но все равно, я считаю, все улеглось, и уже достаточно безопасно.

– Я рад, что вы так считаете.

Мэр Александрии нагнулся и поцеловал меня в лоб.

– Я даже не знаю, как вас зовут, но люблю вас как брата, – сказал он по-английски.

Про имя я еще понял, но все, что было дальше, – не разобрал. После его поцелуя английский вдруг куда-то уплыл. И самое страшное – я не мог ответить, как меня звать.

Я не знал.

– Я пришла сказать тебе, что я тебя люблю. По-прежнему люблю.

Боже мой, как долго люблю…

Она вдруг смутилась и принялась за прежнее:

– Поздравь меня, милый, мой эксперимент с порнокино стремительно продолжается. Сегодня все газеты только и пишут про это: шестьсот партнеров так и не смогли одолеть мою бедную девушку. Сдалась она на шестьсот первом… Ну, не смотри на меня так, не смотри. Я же говорила – хотела проверить… Любишь ли ты меня, как мне казалось… Клеопатра – только предлог…

Мир наполнился пустотой, голосами и цветами. Первородный грех предстал первозданной красотой. Юные Адам и Ева ткали прекрасный гобелен. И в этот миг для полного счастья я снова увидел Шекспира. Он подмигнул мне, дрожащей рукой взял с тумбочки ручку и добавил в завещании: «Далее я даю моей жене мою кровать номер два с ее постелью».

Читать дальше