Татьяна Беспалова - Похищение Европы

— Ты же обещал, что отпустишь нас! — кричала Надя.

— Молчи! — и Шурали снова наотмашь ударил Софию.

— Я люблю тебя!

Теперь засмеялся Шурали.

— Bay as it should. Then we show her father. Let povolnuetsya [68] Бей как следует. Потом мы покажем её отцу. Пусть поволнуется (англ.). , — командовал Арьян и Шурали ударил ещё раз, умело с оттяжкой.

— Я ненавижу тебя! — взвизгнула Надя.

— Хорошо! — оскалился Шурали. — Как говорят русские. Любовь и ненависть — один шаг. Туда и обратно или в одну сторону?

Непослушные пряди Софии, увлажнились, порозовели от крови. Дочь Спаса прятала за ними торжествующую улыбку.

— Мой отец уже здесь. Я знаю! — приговаривала она.

Надя прикрыла глаза. Скоро Спас или Теодор увидят Софию избитой. О последствиях лучше и не думать.

Избиение прекратилось так же внезапно, как началось — и дядя, и племянник отправились совершать намаз. Но завершить молитву им так и не довелось. За оградой взрычали двигатели. Утренний туман отозвался топоту копыт звонким эхом.

— Это Теодор, — сказала София, сплёвывая розовую слюну. — Потерпи ещё немного. Скоро всё кончится.

В ответ на её слова за стеной дома раздался громкий хлопок, словно кто-то уронил лист фанеры. Надя вздрогнула. София подняла голову.

— Стреляют, — проговорила она и тотчас же снова сжалась в комок, потому что в кладовку вбежал Шурали.

Он глянул на Надю с детской растерянностью.

— За тобой пришли. Скоро я тебя отдам.

— Нет! Я хочу с тобой.

— Твой выбор, — он улыбнулся, показывая ей ровные, белые зубы. — Мы поедем в Лондон или в Рим, или в Рожаву, а потом…

— Я знала, я надеялась, — шептала Надя, а он, угадав её желание, обнял.

Странными, жесткими и холодными казались ей объятия этого совсем чужого человека. Объятия мамы были легки и горячи. Объятия отца — она всё ещё помнила их! — крепки. Бабушке она уже давно не разрешала себя обнимать. Но Шурали! Ей хотелось растопить его холод, ответить, согреть. Но по-настоящему обнять связанными руками не получалось. Он, вновь повинуясь её желанию, отвязал верёвку от крюка. Надя уронила руки. Боль ожгла плечи. Надя охнула. София встрепенулась.

— Что?!! — рявкнула она.

Но Надя уже закинула ноющие руки на плечи Шурали. Прижимаясь щекой к его шершавой щеке, она отвернулась от Софии. От него исходил странный, сладковатый аромат. Мужчины, которых она знала, — отец, дед, брат — пахли совсем иначе.

— Послушай, ты поможешь мне? — спросил Шурали.

— Конечно, всё сделаю.

— Дурочка ты! — закричала София. — А этот — расчётливое животное! Враг! Христианин поматросит и бросит. Так вы, русские, говорите? Но этот!.. Он убьёт тебя и выбросит твой труп!..

София задохнулась — ярость отняла у неё дар речи.

— Болят руки? — Шурали словно не слышал или не понял слов Софии.

— Это ничего! Я понимаю, почему ты меня привязал. Ты не мог поступить иначе, так? Ты не доверяешь и я должна доказать, что достойна доверия. И я докажу!

София тихо засмеялась чему-то в своем углу.

— Помоги и всё будет хорошо, — он осторожно высвободился из её объятий. — Я не привяжу тебя, но ты сиди смирно.

Он ушел и София тут же напустилась на неё.

— Не сиди без дела. Нам надо спасаться, — начала она.

— Я не виновата…

— Ты могла бы не возвращаться и тогда…

— Не могла бы!

— Я обещала помочь и я помогу…

— Мне поможешь?

— Да…

— Видишь дверь? Вон ту! Она ведет в кухню.

— Ну и что?

— Дверь заперта на крючок. Нужно просто вытащить крючок из петельки.

— Зачем?

— Давай! Делай!

Надя со стоном поднялась на ноги. Руки плохо повиновались ей, да и связаны же были они, но она быстро откинула крючок.

— Всё! — командовала София. — Теперь садись на место и сиди. И молчи! Ни слова о крючке!

София Чавдарова! Сейчас он опять её увидит. Теодор сглотнул досаду. Иначе нельзя. Он мужчина и должен её защитить. Пусть её девчачья влюбленность теперь кажется ему неуместной. Пусть он досадует сейчас на собственную грубость. Действительно, при последней встрече он был слишком резок с ней. Он решил подвести черту. Он женат и ему не нужен роман с юной девчонкой. Солнечный берег слишком тесен. Шила в мешке не утаишь. Он просто сделает вид, будто ничего не было. Они станут видеться только на людях и он, Теодор, ни за что и никогда не останется с Софией Чавдаровой наедине. Так он решил вчера. Ночной звонок Лазаря потряс его стройные душевные конструкции. А теперь перед ним стоит этот человек. Скольких беженцев Теодор перевидал возле рва по весне? Но этого почему-то запомнил. Теперь он больше похож на привыкшего к сытой, размеренной жизни европейца, одет в приличную одежду соответствующего размера, глаза утратили голодный, волчий блеск. Ой, утратили ли? Запомнил волчий взгляд и хищную повадку опытного бойца. Вот он стоит перед ними, вооруженными, совсем безоружный, абсолютно бесстрашный и оттого ещё более опасный.