Татьяна Беспалова - Похищение Европы

— Чего тебе, толстый? — услышал Момчил и успокоился.

— Была твоя баба.

— Которая из них?

Он всё ещё мог шутить.

— В Несебре осталась только одна из них и зовут её Наташа.

— Не шути так, — отозвался Спас.

— Насколько я разбираюсь в бабах…

— Ты в них не разбираешься совсем…

— Думаю, она поехала к тебе.

— Ты не думай, молодой. Ты мой тарелки.

— Она поехала к тебе.

— Это должно было случиться.

— Я сказал куда ехать. Но она и без меня нашла бы дорогу!

— Ты всегда был идиотом, молодой. Пока!

— Погоди! Вам нужна помощь?

— Теодор здесь.

— Я могу приехать ночью.

— Теодор здесь, а пушечное мясо нам не нужно.

Надя заметила — когда Шурали кормил её с руки, он и сам ел, но понемногу, словно пища казалась ему совсем невкусной. Он мало спал и подолгу молился — возносил хвалы своему Богу, но никогда ни о чём не просил. Шурали снимал посиневшие запястья Нади и выкладывал фотографии в Твиттер. — Зачем ты делаешь это? — спросила Надя. — Твоя мать и брат читают твой Твиттер, — отвечал Шурали. — Они очень испугаются.

— Им уже страшно. Они придут тебя спасти. И тогда я попрошу у них Семя Вавилона в обмен на тебя. — Но почему ты не пришёл и не попросил просто, по-человечески? — Я поступаю по-человечески. Меняю одну ценность на другую.

Он предпочитал вовсе на неё не смотреть. Слишком увлечённый социальными сетями, он будто переставал слышать её голос. — Моя семья очень напугана сейчас. Ты поступаешь жестоко.

— Нет, — он, наконец, поднялся глаза и уставился на неё всё с той же волчьей печалью. — Я поступаю справедливо. Страх — лучший мотив к действию.

С Арьяном он беседовал на арабском языке. Порой они выходили на кухню. Надя слышала тихое бормотание — они молились вместе. Иногда ей удавалось уснуть. Снились боль и печальные глаза Шурали. И ещё — семья. Мать — сходит с ума от беспокойства, а Григорий ходит за ней по пятам и стонет, и ноет, и требует внимания. Дед с тоской смотрит на море. У него болит сердце. Бабушка не покидает постели. Что же будет дальше?

Когда он возвращался, она снова приступала к нему с расспросами: — Кто беспокоится о тебе? — размыкая веки, спросила Надя. — Никто, — был ответ. — Но твоя мать…

— Наши женщины рожают воинов и других женщин, — ответил Шурали. — Моя мать родила не одного хорошего воина. Ей не о чем беспокоится. Он поежился, будто замёрз.

— Здесь не с кем воевать, — Надя говорила, стараясь не замечать гневных взглядов Софии. — Болгария — мирная страна.

— Мира нет. Везде война. Мне нужно Семя Вавилона. Быстро. Я должен доставить его в Рим…Лондон… Куда скажут. Быстро. Скоро и там будет война. Там, где воины — там и война.

Что-то ударило в стену. С верхней полки на пол ссыпался мелкий металлический хлам.

— Что это? Взрыв? — Надя попыталась изменить позу, но боль в запястьях остановила её.

— Нет. Кто-то ударил в стену.

За стеной Арьян на английском языке выкрикивал проклятья, слышался топот множества ног. Время от времени стену сотрясали новые удары.

— Что это? — снова спросила Надя.

Шурали выскочил из чулана.

Он вернулся очень скоро. Лицо его напоминало маску воинственного божества из тех, что мать находила в антикварных лавках Кейптауна, только светлее. Он молча и с ненавистью уставился на Софию. Та засмеялась.

— Что случилось? — спросила Надя.

— Лошади деда учинили настоящий разгром, — сказала дочь Спаса. — Жаль, сам Иван этого не увидит.

— Где он? — спросила Надя.

София старалась на неё не смотреть. Что-то скрывалось за её демонстративным, ленивым равнодушием? Презрение или хуже того… Наде стало стыдно. Уже много, слишком много часов она не замечала подруги, а та сидела тихо в своём углу, завесив лицо волосами.

— Твой любовник убил его, — сказала София. — Распорол живот. Я не хотела тебя пугать. Тем более — ты, кажется, влюблена?

Надя уставилась на Шурали. А тот так же избегал её взгляда, делая вид, что всецело занят распутыванием кусока проволоки.

— Я по-другому не умею, — проговорил он. — Старик был опасен.

София изловчилась и пнула Шурали по колену.

— Вот так! Это за деда! — крикнула она.

Она согнулась пополам, давясь хохотом и плачем. Тогда-то Шурали и ударил её первый раз. Ударил мимоходом, почти без замаха, но она тряпичной куклой повисла на своём крюке, открывала и закрывала глаза, но больше не смеялась и не плакала.

— Зачем ты вернулась? — простонала Надюша. — София!!!

Арьян ворвался в чулан. Его полное лицо исказили злоба и страх, отчего оно сделалось очень некрасивым. Он что-то кричал о лошадях деда. О своём страхе, о невозможности выйти из дома, о взбесившихся животных, которые носятся по двору. Так Надя узнала, что может понимать арабскую речь. Арьян кричал. Шурали стегал Софию куском проволоки. Стена дома содрогалась под ударами копыт.