Татьяна Беспалова - Похищение Европы

Лазарь разинул рот. Невзирая на голод и жажду, он мог бы часами смотреть, как она садится на мерина и спешивается, как движется под тканью рубашки её грудь…

— Очнись, Лазарь! Звони Спасу. Я должна вернуться к Наде. Если ты прозеваешь и аккумулятор сядет — нам конец. И ещё…

— Что?

— Ружьё я спрячу возле ворот. Помнишь, там отцветший куст шпорника?

— Не помню.

— Не важно. Я спрячу ружьё в шпорнике у ворот.

— Твоя подружка бросила тебя, — сказал Шурали. — София? Где она?

— Убежала на лошади, — вздох его был преисполнен неподдельной горечью. — Ты хочешь пить? — Да…

Он поднёс к её губам чашку, дал напиться. Вода показалась Наде удивительно вкусной, а его руки были чисты и красивы, и почему-то пахли землёй. Надя пила медленно. Ей нравилось пить. Нравилось вдыхать его запах. Нравилось рассматривать его лицо, которое было теперь совсем близко. Так близко, что можно поцеловать. Осмелиться или повременить? Вот чашка опустела. Сейчас он отнимет руку и уйдет. Надя изловчилась, но поцелуй получился неловким. Она ткнулась носом в его шершавую щеку. Он отшатнулся. — Ты не хочешь… — Целуешь связавшего тебя?.. — Так развяжи. Действительно! Руки затекли. Мне больно. — Терпи. Скоро твоя мать придёт за тобой. — Тогда ты отпустишь меня? — Да. Она отдаст мне Семя Вавилона. Я отдам ей тебя. — А София?.. — София сбежала. Но мать придёт. Ты верь.

Он поднялся и вышел из чулана. Надя осталась одна. Руки действительно болели. Она старалась принять правильную позу, чтобы облегчить участь своих запястий. Привязанная ко вбитому в стену крюку, она сидела в неудобной позе, почти висела на руках. Но он не мог ведь привязать её иначе. Если бы он мог поступать по-другому! Но загнанный в угол зверь живёт по собственным, неприемлемым для простых людей законам, и потому она должна помогать ему смирением. Он необычный человек. Он столько выстрадал. Мотивы его поступков темны. Только оказавшись связанной в чулане, Надя опознала в Шурали опекуна золотоволосого мальчишки-приёмыша. Шурали, конечно, жесток. Но и с ним поступали жестоко. Вот оно, воздаяние!

Когда-нибудь они, Шурали и Надя, будут вместе. Не важно где. Не важно как. Важно, что вместе.

— Тот, кто много страдал, сеет вокруг страдание, — бормотала Надя. — Тот, кого любили, сеет вокруг любовь.

Потом пришёл Арьян и её почему-то не повели на двор, а затолкали в крошечную уборную. Ей не разрешили даже прикрыть дверь. Арьян лишь скривился, но повернулся спиной, чтобы не смотреть как она мочится. Пить больше не хотелось, но Арьян заставил её сделать пару глотков из пластиковой бутылки, после чего её снова привязали к крюку. Странно, но боли в запястьях она больше не чувствовала. Крепко уснула, несмотря на боль в затёкших мышцах, а проснувшись обнаружила рядом Софию.

— Ты?!! — удивилась Надюша.

— Я, — мрачно ответила София. — А ты больше не пей ничего. Слышишь? Не принимай из их рук ни еды, ни воды. Поняла?

— Нет!

— Я больше не стану разговаривать с тобой…

— Почему?

— Потому! Но ты потерпи. Скоро всё кончится.

— Шурали сказал — ты сбежала.

— Как видишь!

— Но…

— Молчи!

— Мне плохо. Я хочу, чтобы Шурали забрал меня отсюда.

София молча, изучающе уставилась на неё.

— Он сказал, что совсем скоро, когда мама отдаст ему какое-то семя, он заберет нас и мы уедем.

— Куда? — сурово спросила София.

— В Лондон.

Момчил сразу так и сказал Спасу: Лазарь Трендафилов не надёжен. И вот оно, подтверждение его предположений. Лазарь Трендафилов не вышел на работу. Сам-то хорош — доверился бездельнику в разгар курортного сезона! И ведь не чужой человек, а подвёл. Так подвёл!

Момчил метался между клиентами и кухней. Ранним утром пришлось выпроваживать разгулявшихся англичан, а в десятом часу уже надо открывать бар для любителей раннего завтрака. Поспать так и не получилось. Поминая Лазаря последними ругательствами, Момчил собственноручно загружал посудомоечную и стиральную машины, расставлял тонкое стекло на полках за барной стойкой. За хлопотами он потерял счёт времени — наручные часы и мобильник пришлось оставить в каптёрке, на подоконнике. Гаджет время от времени трещал, пытаясь привлечь его внимание. Но Момчилу было не до переговоров.

А в двенадцатом часу явилась эта баба. То есть женщина, конечно. Момчил углядел её через окно, когда она нервно парковалась. Машина у неё большая, не для местных улочек, но русские любят такие машины. В багажнике — скандальная собака. По машине-то да по собаке он и опознал в женщине русскую: если видишь большую машину, а в ней большую собаку — то хозяева обеих наверняка русские. Так и оказалось. Женщина сначала окликнула его по-русски, заговорила сбивчиво и путанно. Момчил быстренько сунул ей в руки меню и указал на прибранный столик. Но она, похоже, совсем не хотела ни есть, ни пить.