Йото Крыстев - Зерна гранита

— Чего глазеешь? — прервал его мысли Стефанов.

Удивленный Иван медленно обернулся.

— Я песню реки слушаю, — ответил он.

— А она журчит себе и зимой, и летом, — как-то рассеянно произнес старший полицейский, но вдруг спохватился: — А ты кончай мне голову морочить, давай пиши! Имена коммунистов напиши! Всех тех дураков, что хотят голыми руками власть царя свергнуть! Пиши и не мешкай, потому что другого выхода у тебя нет!

— Я никого не знаю! — спокойно, но твердо сказал Иван.

— Цыц! А вот этих твоих слов я не слышал! Пиши, что от тебя требуют, и… — Он насупился. — Пользуйся, пока я в хорошем настроении! Иначе, — внезапно закричал он, — слова с языка твоего бритвой соскребу! Слышал, наверное! Старший полицейский Цано Стефанов шуток не любит! У меня хиханек-хаханек нет! — Стул заскрипел под его грузным телом.

Иван присмотрелся к нему: ладони у него были широкие, как лемех деревянной сохи; грубое лицо и здоровенная шея говорили о здоровье…

С тех пор как его арестовали, Иван мысленно несколько раз обсуждал все возможные причины своего задержания. Остановился на двух вариантах: арестован по ошибке, случайно, или… если Кирил Райков не выдержал.

«Даже если это и так, — мысленно говорил он, — Кирил знает только то, что я член РМС. О том, что я член городского комитета и одновременно член районного комитета РМС, он не знает. Линией моего поведения сейчас при всех обстоятельствах должно быть полное отрицание всего. И, что бы ни случилось, ни слова больше!»

— Господин старший полицейский, — начал медленно и тихо Иван, — наверное, в отношении меня произошла ошибка? Вы говорите — писать, а я же ничего не знаю. Вижу, что вы добрый человек, вы поймете меня. Что я могу знать? Да вы подумайте…

— Хватит сказок! — крикнул Цано Стефанов. — Ты мне зубы не заговаривай, а пиши! Тебе есть что написать, сукин сын!

Он встал и начал приближаться к юноше. Доски пола прогибались под его тяжелыми шагами. Его припухшие желтушные глаза уперлись в лежащий перед Иваном лист: он был пуст. Это уж слишком! Полицейский освободил одну из сцепленных за спиной рук и изо всех сил ударил парня по лицу.

— У меня нет времени возиться с тобой! — закричал он. — Пиши! У меня еще столько таких, как ты, в подвале дожидаются… — Другая его рука взлетела, как подброшенный кирпич, и врезалась Ивану в губы. Юноша перелетел через стул и растянулся на полу. Из носа его и распухших губ тотчас хлынула кровь.

— Да-а, слабоват! И пару оплеух не можешь по-людски вынести! А туда же, руку поднимаешь на царскую власть! Уму-разуму я тебя научу, а ты себе на ус мотай! — Старший полицейский вновь нажал на кнопку.

Пробренчал звонок. В дверях снова показался дежурный полицейский.

— Вот этого вниз! Пусть посидит там да подумает…

Ивана потащили к подвалу. За какой-то миг он успел заметить у входа в участок родственников Колци и его однокашников Ивана Фикова и Йордана Костова…

— Наверное, и другие здесь есть, которых, как и меня, доставили сюда по ошибке? — как бы между прочим спросил он охранника.

— Да хватает, парень. Здесь как на мельнице. Каждый день волокут, шерстят… Вот и сейчас с десяток новых привели. — Охранник оглянулся. Он боялся, как бы его не услышал старший. В коридорах никого не было, и он, осмелев, произнес:

— В одиночке только ты. Погоди… а ты уж не их ли вожак, а?..

Иван скривил губы:

— Да ты посмотри на меня, похож я на вожака? Ну скажи! Они тебе говорят, тащи его в подвал, а ты и рад, винтовку в спину и ведешь меня. А виноват ли я, ты даже не задумываешься?

— Да, для этого дела, парень, не сила, а ум нужен. Ведь я же знаю их, и в нашем селе такие есть… Самые ученые, самые способные — это коммунисты. Пусть так и будет! А в другом, что ты мне говорил, ты не совсем прав! Какая у меня сила? Стоит только мне сказать что-либо не так, Стефанов прибьет меня. А если я сниму с себя все эти обноски, что на мне, так хоть по миру иди. Если я брошу винтовку, знаешь, сколько глоток у меня есть запросят? Нищета выше макушки!

Они остановились перед камерой. Дверь заскрипела.

Иван шагнул, но остановился:

— И прав ты, отец, и не прав. Потому что из-за тех, что наверху, матери тебя проклинать будут, а отцы осыпать руганью, грозить расправой…

— Жизнь пропащая, — тяжело вздохнул охранник. — Давай входи!..

Иван перешагнул через порог. За спиной щелкнул замок. Снова потекли мысли.

«Похоже, что кто-то не выдержал… Началось… И как только клубок распутают, доберутся до меня… Ну и что?.. О чем теперь думать, Иван Туйков? Ты, только ты должен оборвать эту ниточку! Ведь никто больше не знает о гложенцах, о тех добрых людях из Топилиште! А эти проходимцы хотят разрушить крепость. Разгромить ее изнутри. Поэтому и прислали из Плевена этого Йордана Темницу. Сколько домов он превратил в головешки, сколько селений вверх дном перевернул! А рукам его все нипочем. Бьют, увечат, мучают, истязают, режут, убивают! — По телу Ивана пробежала жаркая дрожь. — Что бы ни случилось, Иване, ты должен быть немым! Ты должен быть слепым! Ты должен быть глухим! На куски пусть тебя режут, ты не должен проронить ни слова. Тех людей, которые стали тебе ближе родных, ты не выдашь! О ремсистской организации — ни слова! — напряженно думал Иван. — А если не выдержу?» Этот вопрос все чаще вертелся у него в голове.