Саша Саин - Испытания сионского мудреца

Грустнее и мрачнее всех был Шнауцер, как и положено рогоносцу! «Но на что он — дурак рассчитывал?! Помнишь шофёра, 28-ми лет, в питерской поликлинике? — напомнил я жене. — Он мне похвастал, что нашёл, наконец, свою любовь — тридцатипятилетнюю замужнюю мамочку, которая только его любит, причем, больше всех на свете! И ему поэтому никогда в жизни не изменит!». «Ну и что?» — заинтересовалась жена концовкой этой истории, которую тогда в Питере я ей не рассказал. — «Я этому дураку, когда он хвастал, сказал, почему он уверен, что эта мамочка ему не изменит, если она мужу изменяет!» «Это совсем разные вещи!» — уверял меня знаток женских душ. «И что же?» — уже безразличным тоном спросила жена, занося в компьютер данные пациентов. «Концовка не лирическая, а венерическая! Этот дурак через неделю прибежал ко мне в кабинет, но уже не один, а с гонореей на пару: — Помогите, доктор, вы оказались правы! — Вот и Шнауцер, примерно такой же дурак! Но он «поймал Кокиш», а не гонорею! Гонорея, по-видимому, редка в Германии?».

«Доктор, я назначил вам и жене в этом месяце премию в одну тысячу «ойро (евро)». Вы хорошо с женой поработали», — сообщил грустно Шнауцер в вестибюле. В этот раз обошлось без бодрого «докторэ», без кофе, без сахара, без сливок, без минеральной воды, но зато 1000 ойро (евро)! Как сказал однокурсник-кореец на курсах по иглотерапии в Казани: «Когда буду работать, у больных буду брать только деньги! А если нахалы принесут коньяк, скажу им: “Коньяк я могу себе и сам купить!”».

«Как только он вернёт Силке в клинику, перестанет выдавать премии. Он сейчас одинокий и нуждается в поддержке и неуверенно себя чувствует, — понимал я. — Страдания делают человека…!».

«Ой, какая радость! — заскочила Мина через три дня. — Силка, кажется, возвращается! Он её вернёт! Он просит её вернуться, но она ему поставила условие, что вернётся только его женой в клинику!». «Наглая она, — сказал я своей жене, — но дура! Он, может, ей и пообещает, но уже никогда этого не сделает! А за свою наглость Силке рассчитается! Она, дура, рискует! Вначале обделалась, а теперь хочет на белом коне въехать: «Если мёд, то ложкой»!

«Все её осуждают! — заскочила Мина, ещё раз через полчаса. — А я говорю: — А если это любовь? Просто, люди любят друг друга!».

«Кокиш возвращается! — обрадовала нас и уборщица Штибле, любительница посещать похороны. — Вы слышали, Кокиш возвращается! И я вам расскажу по секрету! Я вчера их обоих застукала в машине Шнауцера, когда ехала в своей. Я решила, что обозналась и поехала за ними, чтобы удостовериться! И увидела их в зеркале! Они сделали вид, что меня не видят, а я их увидела! Хорошо, что Кокиш возвращается! Она добрая ко мне! — Ну, что я вам говорила?! — встретила нас Штибле утром, через три дня, после того, как уличила парочку. — Кокиш уже здесь! Она у себя в кабинете! Она вернулась!».

«Силка здесь! Какая радость! — заскочила Мина. — Только похудела бедная, но здесь! Теперь мы все должны молиться, чтобы у них всё было хорошо! Чтобы они любили друг друга! И нам тогда тоже будет хорошо!».

«Только что я встретила плачущую уборщицу Штибле! Она выбежала от Кокиш и орала: — Она меня уволила! За что она меня уволила?!» — сообщила мне жена.

«За то, что вернулась в клинику и хочет вновь почувствовать себя человеком, восстановиться! Но больше, чем уволить уборщицу, она уже не в состоянии! Шнауцер ей большего уже не позволит, например, Бомбаха, и даже секретаршу Пирвоз она уже не в состоянии будет уничтожить!» — сказал я жене.

«Алле, Мина! Заскочу! Какие люди отвратительные! Не успела Кокиш прийти, говорят: — Она уже и уборщицу уволила! Как так можно говорить?! Силка добрейший человек! И долго мучилась с этой уборщицей! Эта Штибле ленивая — что-то с чем-то! Конечно, будут ещё увольнения! И секретарша Пирвоз уйдёт! Я бы, например, всех уволила, будь моя воля! И этот, Шнауцер, ещё ей нервы, бедной Силке, треплет! Только что приехал, обругал её самыми последними словами, назвал проституткой и уехал! Конечно, его бедного тоже можно понять! И он страдает, они любят друг друга! И, как мне сказала Силке, поняли, наконец, что не могут друг без друга! Пусть только, у них всё будет хорошо! Я больше ничего не хочу в жизни! Спасибо за поддержку, потом прибегу!».

«Пока Силка и Петя ссорятся, давай на неделю в отпуск сходим», — предложила жена.

«Аллё, это я — Мина! Мина я! Как отдыхается? Что новенького? Извините, что беспокою, не даю ещё и дома вам отдохнуть! Новости есть, это что-то с чем-то! Этот красавец, Шнауцер, сволочь поганая, чтобы он сдох! Хотя я никому зла не желаю, берёт на работу какого-то маленького, совсем чёрного еврея, такого противного-противного, типичного…! Я его ещё сама не видела, я, вообще, маленьких не люблю! Все недовольны, в особенности Пусбас и Бюльбеккер, и Клизман, и все остальные! Все говорят: — Что это такое! Мы что, теперь должны по-русски говорить, а не по-немецки?! И я, знаете, могу их понять! Но это бы ещё ничего! Самое главное, этот еврей, ко всему еще «альгемайном медицинщиком (врач общего профиля)» считается, и ясно, Шнауцер хочет мне конкуренцию создать! Посоветуйте, что делать? Как еврея выжить?! Этого нельзя допустить, чтобы он у нас работал! Он очень противный, что-то с чем-то — все говорят! Посоветуйте!».