Саша Саин - Испытания сионского мудреца

«Что пристаёшь к дуракам! — возмутилась жена. — Они же шуток не понимают!». — «Хороши были бы мои дела, если б шутил ради них! Это у меня автоматически срабатывает».

Действительно, у Шнауцера состоялось действо! Все тут были: и уборщицы, и главные лица, и секретарши, и прокуры, и игристое вино, и пирожные, и лёгкая закуска, Imbiss, по-немецки, по-русски звучало бы перекусить, а по «шнауцерски» — «дать по зубам»! Матвеевна расположилась впереди Гуд-рун, или, вернее, Гудрун пристроилась за ней! Силке впереди всех — рядом с Петером, Ивона за Силкой и мы с женой недалеко! Все, как в известной сказке: дедка за репку, бабка за дедку….

«Конечно, у нас нет водки для русских!» — швырнул первую шутку в мою сторону Шнауцер. «Ничего, допью дома», — как всегда, сыграл я с ним в «пинг-понг». «Мы хорошо проработали, — в своем стиле “а-ля Брежнев” продолжил Петер, — все получат премию! Но в разном размере!» — подчеркнул он. В это время Матвеевна отчего-то дёрнулась и отскочила от Пусбас. «Да, у нас старо-новая сотрудница! — как можно радостнее объявил Шнауцер. — Нет, не Кокиш, — притворно поморщился он, указав на Силке, — а Гудрун Пусбас — Oberarztin! Я рад такой старо-новой сотруднице! Чего спрятались и стоите около двери?! Всегда держитесь поближе к шефу!». Гудрун тут же, как бывшая девочка-бройлер, задвигала, чем могла, и с игривостью носорога подбежала к Пете, оказавшись наравне с Силкой! Петя, полупокровительски, полу-эротически, не сумев от слабости прижать к себе «бегемота», сам прислонился к нему, перекосив, таким образом, лицо Силки и порадовал одновременно Ивону Клизман.

«Ты была сегодня настоящей принцесхен (маленькой принцессой)!» — нарочито громко, чтобы Кокиш услышала, произнесла Клизман в коридоре после сходки у Шнауцера. «Ты, как в воду глядел, точно предвидел!» — похвалила меня жена.

«Представляете, что эта сволочь — Пусбас себе позволила! — ворвалась Матвеевна к нам. — Она подкралась сзади и в спину мне сказала: — А почему вы здесь?! Вы же еврейка, а это христианский праздник! — А я ей: — Нет, нет, я не еврейка! — Ну, я же вижу! — мне эта сволочь ответила. — Расскажу шефу, что это за сволочь!». — «Если вы думаете, что шефа это очень расстроит или возмутит — ошибаетесь! Всё равно, что лису попросить: кур рассудить! Какого немца волнует антисемитизм! А вот вы совершили ошибку!». — «Какую?!». — «Вам следовало не отказываться от своего еврейства, а громко озвучить, что Пусбас вам сказала! Например, следовало так сказать: — Слышите, что мне только что наша коллега заявила: “Почему вы здесь?! Что евреи здесь делают на христианском празднике?! Здесь вход только для немцев!” — По крайней мере, шеф должен был бы как-то возмутиться и остальные как-то отреагировать, а Пусбас обделалась бы!». «Да, не подумала», — согласилась Матвеевна.

«Опять ты должен заступаться! — возмутилась жена после ухода Матвеевны. — Что они все к тебе бегут!». «Не волнуйся, в этот раз не буду! Я могу за еврея заступиться, но только не за того, кто им не хочет быть, скрывает своё еврейство и ещё больше из-за этого вляпывается!». — «Но эта сволочь Пусбас, не успели её повысить, как она тут же нагадила! Ты её точно вычислил, но не вовремя, сделал ошибку — спас её от её естественного врага — Дегенрата: спас бегемота от крокодила! — моим языком, но, немного спутав животную принадлежность медработников, справедливо высказала свою критику в мой адрес жена, добавив: — Завтра у нас три дня отпуска, что будем делать, поедем к детям?». — «Нет, будем спать».

В 10 часов утра разбудил звонок, беспокоила Матвеевна: «Всё, конец! Вы ещё ничего не знаете?! Шеф выгнал Кокиш! Она только что собрала свои вещи и со слезами покинула клинику! Шеф злой, как собака!». Мы с женой переглянулись! «Ладно, приду, разберусь», — пообещал я Матвеевне. «Ну, ты молодец, и здесь оказался прав!» — смеялась жена. «Кокиш, конечно, дерьмо, но момент неудачный — нельзя, чтобы Пусбас захватила власть! — понял я. — А это теперь возможно! Я думаю, теперь Шнауцер выгонит и Клизман как подружку Кокиш, и у Пусбас открыт “Путь к Олимпу”! Шнауцер может её сделать главным врачом! А Кокиш, видать, всё-таки вляпалась, попалась! Давай-ка ей позвоним домой».

«Спасибо, что позвонили, я хотела сама вам позвонить, но неудобно было беспокоить». — «Что случилось?». — «Петер, меня застукал с джоггером! Я вас не послушала и пригласила джоггера к себе! Уже было поздно — 11 вечера, как эта сволочь завалилась и застукала нас, вернее, меня, а джоггер успел в туалет заскочить! Петер, успел заметить, что кто-то прошмыгнул в туалет и закрылся там! Он спросил у меня: — Кто там?! А джоггер ему из туалета: “Besetzt” (занято) промямлил. Посмотрели бы вы на Шнауцера, на его глаза! Я думала, он убьёт меня и джоггера вытащит из туалета! Но он ушёл, хлопнув дверьми, а сегодня утром меня выгнал из моего кабинета: — Пошла вон! — сказал и вдобавок некрасивым словом обозвал! — Условия увольнения, — сказал, — потом уладим, а пока пошла вон! — И что теперь мне делать?!». — «Ждать пока шеф сам не объявится!». — «А он объявится?!». — «Конечно!». — «Почему?». — «Потому что он — ревнивый дурак и будет стараться изо всех сил вас вернуть, но потом будет вас “немножко вешать”!». — «Вот мерзкая, злая сволочь, вечно припрётся, когда не надо! Спасибо вам, вы меня, доктор, всегда успокаиваете. А деньги, как думаете, заплатит?». — «За что?». — «Так он ведь меня письменно еще не уволил, только на словах и никакого письменного сообщения не отправил!». — «Значит, придётся заплатить! Я ведь сказал, что он ещё объявится, пока он отреагировал, а потом будет разбираться!». — «С кем?». — «С вами». — «А с джоггером?». — «Нет, он не боец, иначе сразу бы джоггера “очень удобно” в унитазе утопил!». «А что мне с джоггером теперь делать?». — «Теперь крепко уцепитесь за него и не дайте убежать! Он единственная поддержка у вас и, кроме того, стимулятор для Шнауцера!». — «Какой стимулятор?». — «Не половой, конечно, но для возбуждения ревности годится! Шнауцер теперь будет стараться вас отбить у джоггера — вернуть! До сих пор джоггер был помощником у Шнауцера, а теперь — наоборот, Шнауцер запасной игрок и будет помогать джоггеру». — «Почему?». — «Ну, джоггер — он теперь, как в футболе — основной игрок, забивает в ворота, а запасной игрок — Шнауцер сидит на скамье и ждет своей очереди! При умелом вашем поведении можно даже кое-что и наварить на этом!». — «А как себя вести? Я буду теперь с вами постоянно, доктор, советоваться! А что делать, если шеф придёт?». «Джоггера сразу в туалет! А сама с Петером на улицу, и гулять, гулять, гулять….! И там — на улице, договариваться о содержании, увольнении и т. д. Но лучше джоггера не подпускать, пока со Шнауцером не разберётесь, проблему с деньгами не решите! Скажите ему, что любите его превыше всего, как фюрер Германию! А с джоггером у вас только платонические отношения!». — «Я, действительно, шефа люблю превыше всего, доктор!». — «Ну вот, я же так и сказал! А раз любите, то он тоже должен вас любить, ценить вашу любовь! Пусть один год платит зарплату, а вы за это время найдёте себе работу! И джоггер пусть тоже платит!». — «Вы такой юморист, доктор, но советы даёте хорошие! Шефа я действительно люблю, даже очень, но джоггер тоже милый человек и думаю, что он меня тоже любит! Спасибо, доктор, вы единственный, кто мне позвонил! Все неблагодарные, а я им ведь столько помогала! Буду вам теперь звонить! Надо как-нибудь увидеться, приду к вам, при случае, в гости! Чу, чу, чу!» — вместо: чус, чус, чус (пока, пока, пока) произнесла Кокиш, что означает расположение к собеседнику.