Акош Кертес - Стеклянная клетка

— Тогда все ладно, — сказала Жужа, сразу успокоившись. — И это у нас сходится.

— Жрать-то когда будем?

— Вот закончу, тогда и будем.

Заправщик сел к другому столу, отер с лица пот, потом расстегнул халат, вытер грудь, шею и спину. Темная курчавая шерсть на груди сбилась влажными клочьями. Он вяло отдувался, поглядывая на Жужу. Она не обращала на него внимания.

Заправщик был широкоплечий, крепко сбитый мужчина лет тридцати пяти. Был он весьма недурен собой, носил коротко подстриженные английские усики и выглядел добродушным весельчаком; его темным глазам с длинными ресницами позавидовала бы любая женщина.

— Слушай, кому ты сейчас звонила? — нарушил он тишину.

— Шандору.

— И что, все еще нет дома?

— Нет.

— Должно быть… производственное совещание, — с подковыркой сказал заправщик.

— Должно быть, производственное совещание, — подтвердила Жужа. На заправщика она не взглянула.

— Бывает… Иной раз уж такие они длинные, эти производственные совещания… Особенно в научно-исследовательских институтах… — Он взглянул на часы. — Без четверти двенадцать…

Жужа положила карандаш. Теперь она подняла на заправщика свои холодные серые глаза.

— Ты что-то сказал?

— Да нет… ничего.

— А то ведь… может, тебе здесь что-то не нравится? Так я знаю для тебя другой выход…

— Зато я вот не знаю, — проворчал заправщик. Он упорно разглядывал пыльные пальцы собственных ног, выглядывавшие из-под ремешков сандалий.

— Ах, неужели?! — Глаза Жужи широко, словно бы удивленно, раскрылись. — Уж не хочешь ли ты сказать, что тебя тут принуждает кто-то? — Заправщик угрюмо молчал. — Потому что так не бывает, дружок, — ласково и поучающе продолжала Жужа. — У человека всегда найдется выбор. И у тебя тоже. Есть, есть у тебя возможности. Так что выбирай!

— Знаешь, какие у меня возможности? — взорвался вдруг заправщик. — Как у того человека, которого сигаретами угощают, а в пачке — одна только штука… а ему говорят: выбирай!

Жужа засмеялась:

— Ну и что же, разве тут нет выбора? Ты либо закуришь, либо не закуришь. То-то и беда, дружок, что закурить-то тебе ох как хочется!

— Что делать! Я курильщик.

— Отвыкни!

— Может, и от еды мне отвыкнуть?

Жужа перестала смеяться.

— Скажи, сколько ты зарабатывал раньше? — поинтересовалась она.

— С чего это ты вдруг?..

— А ведь и тогда что-то ел, верно? Но с тех пор аппетит у тебя подрос. Что ж, не беда, вполне нормальное дело. Ничего не имею против. Только учти: всему — своя цена. Что-то за что-то, дружок, ты ведь тоже не вчера родился, стреляный воробей, мог бы это усвоить!

— Тебе легко говорить, — уныло проворчал заправщик. (Жужа резко, коротко засмеялась.) — Ты-то знаешь, чего хочешь…

— А ты, выходит, не знаешь, чего хочешь? — спросила Жужа, внезапно изменив тон. Спросила ласково и беспечно. — Значит, дурак ты. Кто не знает, чего хочет, тот дурак. Слабоумный. Да только и ты прекрасно знаешь, чего хочешь, и цель у тебя есть. Ты у нас Яни [19] То же, что альфонсом. (Здесь и далее примечания переводчика.) стать хочешь. Ну что же, и это не позор, вполне достойная цель.

Некоторое время оба молчали, потом опять заговорила Жужа:

— Послушай, И́ван. Моя мутер была маленькая грудастая крестьяночка, ну, прижали ее где-то в уголке, так я и появилась на свет. Она вот не ныла, собралась да и прикатила в Пешт. Гулящей стала. Чего глаза вылупил, так и было, как говорю, она много лет была самой настоящей, записной проституткой, не знал? Потом наступил сорок пятый, и пошла она по ресторанному тресту, черной судомойкой. Знаешь, что это такое? Она котлы мыла, на двадцать, тридцать, пятьдесят литров, в огромной лохани, доходившей ей до подбородка… она маленького роста была, жирные помои затекали ей на грудь, под резиновый фартук, и так она стояла там, на мокрой решетке, по десять часов в день… грудь, живот, ноги — все было мокрое, и так десять часов подряд, дружок, — целых два года! Такое воспаление матки заполучила себе, что пришлось чуть ли не все устройство из нее вычистить… Но она не ныла. Стала потом поварихой, потом старшей официанткой, потом заведующей. Со своими-то четырьмя классами. И в пятьдесят шесть лет такого любовника имела, сорокалетнего, что любая курочка двадцати пяти лет все пальчики облизала бы. Вот. И так жить можно.

Заправщик не отозвался. Музыкальная программа кончилась, прозвучали сигналы паузы, затем — стереотипный текст: «Полночь, передаем последние известия». Жужа выключила радио.