Роман Шмараков - Автопортрет с устрицей в кармане

подобный сельскому Амуру,

в росистой затаясь траве,

следит гуляющую дуру,

персты держа на тетиве.

Словом, Амуры должны быть в нашем лагере, или я ничего не смыслю в военном деле. Вообразите, эти молодцы стоят в воздухе навытяжку, а полководец дает им инструкции: имея при себе малые компасы, прилежно отмечать положение мест и годность дороги, если же за гористыми и болотными местами к проходу армии или транспорту артиллерии нет возможности пристойно наведываться, нет ли поблизости объездов, и обо всем иметь секретный журнал, если же в него вносить будет нельзя, то твердо в памяти содержать. Все сие исправлять весьма скрытно, не подавая поводу признать себя за шпионов, и назад возвращаться тем же путем, проверяя и пополняя свои наблюдения, дабы сочинить верную карту.

— Откуда у вас такая осведомленность? — спросил г-н де Корвиль.

— Многие, кто вернулся из армии, любят хвастаться с соблюдением деталей, — отвечала г-жа де Гайарден. — Поневоле запоминаешь. Кроме того, какие выгоды упустил г-н де Бривуа, не взглянув на театр военных действий с высоты этого прихотливого полета! Вот мост из грубых балок, переброшенный с вершины горы к старинному замку; вот поток, поэтически рушащийся с гор, чтобы, ослабев внизу, мирно омывать скалу, увенчанную громадным строением; вот войско, чей путь начинается с горной тропы и ведет, кружа, к мосту; вот воины и повозки, вступившие на утлый настил, сквозь который просвечивает бездна; вот передовые отряды, одолевшие мост и проходящие сквозь башенную арку… Впрочем, позвольте мне оставить их здесь: уверяю, они счастливо спустятся в долину и отужинают на берегу озера.

— Боюсь, ваши крылатые посланцы так залюбуются, что забудут вернуться к руке, отправившей их с порученьями, — сказал г-н де Корвиль.

— Это же дети Венеры, а не ворон праотца Ноя, — возразила г-жа де Гайарден. — Они всегда возвращаются, хотя иной раз думаешь, что лучше б они этого не делали.

— О да, — подхватил г-н де Корвиль, — когда Амур возвращается без ответа или расписывает бесплодные трудности, доставляемые окрестными местами, — нужно великое упорство или выдающееся легкомыслие, чтобы не отказаться от едва начатой кампании.

— Я слышала, — сказала г-жа де Гайарден, — некоторые короли приказывали составлять заведомо негодные планы разных местностей. На них указывалось, что такое-то болото непроходимо, и неприятель, доверившийся карте, оставлял свои намерения, ибо почитал их несбыточными.

— Кажется, такое остроумие передалось кое-кому из наших знакомых, — отозвался г-н де Корвиль.

— У меня в мыслях не было делать применения, — сказала г-жа де Гайарден. — Я лишь хочу сказать, что наш добрый г-н де Бривуа, занявшись историей, взялся за ремесло, которому мог бы научиться у своей прекрасной подруги, а именно украшать дыры узорами, и только его несравненная жизнерадостность, коей он обязан сангвиническому темпераменту, позволяет ему предаваться этим занятиям безнаказанно.

— Они смеются над ним, — сказала пастушка.

— Разве что самую малость, — сказал волк. — Так вот, на грех г-ну де Бривуа вспомнилась и не шла из головы усыпанная плодами яблоня, что оказалась внутри чьего-то лагеря, когда его разбивали, а когда войско снялось и ушло, осталась нетронутой, и он из себя выходил, не зная, куда ее приладить. Через семь дней, видя вокруг себя безлюдную и безводную страну, дед епископа призвал вероломного коневода и спокойно спросил, что заставило его обмануть такую великую армию и завести ее в эти гиблые места, где не видно ни птицы, ни зверя и нет возможности ни идти дальше, ни воротиться. Коневод же, смеясь и хлопая в ладоши, сказал, что за ним победа, ибо ему удалось спасти орибасиев и погубить их врага голодом и жаждой. С невыразимым облегчением г-н де Бривуа воткнул наконец в землю свою яблоню: дед епископа тут же повесил на ней коневода и отправился осмотреть окрестности. Солдаты глядели на него угрюмо и провожали ворчаньем. Г-н де Бривуа задумчиво поглядел в окно и открыл наугад книгу о военных хитростях. Дед епископа с небольшой свитой вышел через рощу к обветшалой церкви. Испуганный священник сообщил, что в этом храме, освященном в честь славного мученика (г-н де Бривуа отложил уточнить, какого именно), доныне хранится меч, употреблявшийся сим мучеником, в ту пору как он еще подвизался на императорской службе. Дед епископа задумался; наконец лицо его просветлело. Он велел священнику возложить свои заботы на Господа и делать что говорят. Он вернулся в лагерь и назначил пароль «Святой помощник». Назавтра пришел к ним взволнованный священник, сообщая каждому, что мученик такой-то явился ему во сне и обещал им победу. Солдаты бросились к церкви, нашли двери ее открытыми и старинный меч мученика вычищенным и сверкающим, словно владелец его вновь готовился на битву. С трепетом они преклонили колена, а потом возопили к деду епископа, прося вести их, куда ему угодно. Тот приказал немедля сниматься. Священник был им проводником. На другой день вышли они к большой реке. Покамест люди и кони пили, г-н де Бривуа размышлял, не надобно ли, чтоб священник прежде рассказал свою историю, а потом — не следует ли отравить воду чемерицей, чтобы войско ослабело от поноса, но решил, что теперь так не пишут, что наши Музы строже древних и что будь у него столько чемерицы, лучше потратить ее во здравие того, кто берется за такие сочинения. Ободренное войско двинулось, славя Бога и его мученика, настигло врагов, кои уже мнили его погибшим, разбило их наголову и стало на постой в большом торговом селе, где всего было много и задешево. В эту самую пору, когда г-н де Бривуа, увлеченный борьбой своего воображения с орибасиями, ослабил надзор за братом Жаком, тот и сочинил известное письмо Архелая, едва не выдавшее их затею г-ну де Корвилю.