Роман Шмараков - Автопортрет с устрицей в кармане

Выслушав эту историю, г-н Клотар заметил, что она дает ему мысль написать триумф Раскаяния над г-ном де Бривуа, однако он боится не достичь нужного правдоподобия, и что, возможно, следует предложить этот предмет г-ну Куапелю, который справится с ним гораздо лучше.

— Мне кажется, ты начинал этот рассказ, намереваясь заключить его каким-то другим применением, — сказала пастушка.

— Будем довольны тем, что есть, — отвечал волк, — ведь могло не выйти и этого.

Вы прекрасно говорили, — говорила Джейн, входя из сада. — Я стояла рядом с миссис Хислоп, она наполнена чувствами. Она, конечно, скажет вам еще и сама. По ее словам, это одна из лучших ваших проповедей, а она знает в этом толк. Столько огня и неподдельной силы, и какая прекрасная мысль, говорит она, взять темой для проповеди слова: «Посему ты уже не раб, но сын». Ведь это не совсем то, что мы слушали вчера, да?.. Извините, мне надо пойти поговорить с ней насчет обеда.

— Да-да, — отвечал викарий несколько рассеянно.

— Доброе утро, викарий, — сказал Роджер, входя из сада. — Наверняка вам уже кто-нибудь сказал, но это была превосходная речь. Как вы говорили о свидетельстве чистой совести! Мало кто может принести человеку такое утешение в невзгодах. Кстати, вы не знаете, что в этом доме принято употреблять от головной боли?

— Что?.. Нет, не знаю. Спросите у мисс Праути, она, кажется, на кухне.

— Нет-нет, я знаю, что скажет мисс Праути. Поставь уксусный компресс и ложись в темной комнате. Я не хочу среди дня лежать в темной комнате. У меня будет ощущение, что я наказан, и надо будет избавляться еще и от него.

— Тогда спросите у миссис Хислоп.

— Точно, она должна знать зелья. Голова прямо трещит. Видите ли, я бурно провел ночь. Деятельнее, чем намеревался.

— Вы уверены, что это хороший повод для откровенности? — осведомился викарий.

— О нет, мои пороки тут ни при чем, — заверил его Роджер. — Кто-нибудь другой мог бы счесть это досадным, но не я. Так вы говорите, миссис Хислоп. Пойду к ней.

— Доброе утро, викарий, — сказал инспектор, входя из сада. — Могу ли я сказать, что это была замечательная проповедь? Вы добились редкой выразительности, и так думаю не я один. Люди искренне тронуты, у многих были слезы на глазах. Например, миссис Хислоп сказала…

Викарий смотрел на него с мучительным интересом.

— Спасибо, — сказал он. — Знаете, я как раз хотел с вами поговорить.

— Я к вашим услугам.

— Вчера вечером, как вы помните, мы с вами сидели в библиотеке…

— Надеюсь, мое присутствие вам не помешало.

— О нет. Так вот, я дописал проповедь, мы немного поговорили с вами об истории Эннингли-Холла, я показал вам, где стоят книги, которые могли быть для вас любопытны…

— Я вам живейшим образом признателен.

— Потом я сунул свои бумаги в карман и ушел. Некоторые перечитывают свою проповедь на ночь, но я так не делаю. Может быть, это плохо, но я давно уже этим занимаюсь и не волнуюсь, как в первый раз, когда мне наутро надо будет обращаться к людям с речью. В общем, я был уверен, что у меня все готово, и не заглядывал в свои бумаги до утра.

— Не думаю, что кто-нибудь усмотрел бы в этом повод для порицания.

— Так вот, я развернул свою проповедь, только когда настало время ее произносить. Я не помню ее наизусть, я не в том возрасте. После сорока лет и простое стихотворение уже не так легко заучить.

— Я уверен, вы преувеличиваете.

— Я достал свои листки и увидел не то, что ожидал. Что это не моя проповедь, а скорее ваша.

— Что вы говорите, — сказал инспектор и быстро полез в карман. — Боже мой, — произнес он, заглянув в свои бумаги. — Боже мой. У меня нет подходящих слов для извинения.

— Ну вот, — сказал викарий. — Вы понимаете. Да, я стоял перед людьми и читал ваши заметки, в которых были перечислены все мы, в алфавитном порядке, а против каждого проставлен мотив и возможность для убийства. И мне пора начинать, а из всех пособий я располагаю только вашими соображениями насчет моей виновности.

— Мне ужасно неловко.

— Это как… я не знаю, с чем это сравнить. Словно ты на Страшном суде и тебя просят рассказать что-нибудь занимательное, пока присяжные совещаются на твой счет. Господи, если можно, не делай так со мной больше. Да с чего вы вообще это взяли?.. Что я — настоящий отец Эмилии, потому что все знают, что у меня был роман с ее покойной матерью, а когда мой сын влюбился в Эмилию, я не мог допустить, чтобы дело зашло далеко, и не мог открыть им свою тайну, иначе погибла бы моя репутация, а потому решил… Что это за бредни?