Роман Шмараков - Автопортрет с устрицей в кармане

Викарий несколько минут стоял недвижимо, с крайним изумлением глядя на Роджера, а Роджер смотрел на него.

— Спасибо, мистер Хоуден, — наконец вымолвил викарий, — вы мне очень помогли.

— Ээ, всегда рад.

— Пожалуй, я прогуляюсь по саду.

— Викарий, — позвал Роджер, — если вам понадобится ободрение, у меня есть еще немного нюхательной соли.

— Ты чем занят? — спросила Джейн.

— Иду из библиотеки, — сказал Роджер. — Пытался писать статью об Эмилии.

— И как, удачно?

— Не очень. Викарий намекнул, что в ней нет связи. Я думал, посижу в одиночестве и все исправлю, но мой внутренний викарий говорит, что лучше не стало и что теперь связи нет даже там, где вчера была.

— Не расстраивайся. Лучше отложи на день-другой, и к тебе придут мысли.

— Да, пожалуй. Если бы еще голова не болела… Странное дело, вчера викарий показал мне шкаф с книгами по истории искусства, а сегодня я не могу найти одно издание, которым пользовался. Кажется, оно было в трех томах. На его месте стоит «Полный советчик рыбака». Викарий удивляется и говорит, что по богословской части все на своих местах.

— Может, ты перепутал полку?

— Я не путаю книжные полки, — твердо сказал Роджер. — Есть все-таки пределы, до которых даже я не дохожу.

— Удивительно. Ну, я думаю, она найдется.

— Хорошо бы. А пока я взял почитать советчик рыбака. Поразительно, сколь многое я делал неправильно. В самом начале помещена небольшая песня, которую рыбак исполняет при пробуждении. В этот прекрасный майский день, когда жаворонок поет в долине и вся природа смотрит весело, рыбак в скромных выражениях просит Бога напоминать о Себе. После этого, если он собирается ловить усача, он должен взять гусиный поплавок, крючок номер восемь или девять и бычьи мозги, потому что усач любит все это, особенно крючок номер восемь; а если он думает, что идет удить голавля, в августе ему понадобятся желтые макароны с твердым сыром, истолченным в ступе и сдобренным маслом с шафраном, которые также хороши для ловли зимой; и пусть помнит, что лучшие ловцы форели живут в Дербишире, и в любых обстоятельствах обходит Дербишир стороной. Я должен непременно рассказать об этом Джеффри Герберту.

— Похоже, ты узнал много нового.

— Это, конечно, немного обескураживает. Впрочем, та же история обычно выходит с разговорниками. Люди едут куда-нибудь, осматривают руины дворца, лезут на скалу, на которой единственное, что можно сделать, — это слезть с нее обратно, выковыривают камешки из цемента, покупают расписных собачек у мнимых представителей коренных народностей, вообще живут полной жизнью, а потом заглядывают в «Новый разговорник для путешественников и школ» и обнаруживают, что по разделу «Части человеческого тела» им удалось сказать гораздо меньше, чем можно было бы, а если заглянуть в «Деревья и кустарники», то вообще непонятно, чем они занимались две недели и на что тратили деньги. Это отравляет им жизнь, и вот вместо того, чтобы дурачиться на воле, они начинают гоняться за ситуациями, в которых можно сказать то и то. Удивительно, на что люди готовы пойти, лишь бы получить возможность для фразы: «Это собака, но она ест овощи». Кстати о собаках, я видел Эдвардса и немного поговорил с ним. То есть сначала я встретил Файдо, а пока извинялся перед ним, что у меня нет копченой селедки, появился Эдвардс с ножницами и спросил, не давал ли я Файдо что-нибудь непозволительное. Ему нельзя копченую селедку, сказал он, копченая селедка и его желудок — это как… Он хотел подобрать пример несовместимости в природном мире, оглядел сад и ничего не нашел. Благодаря ему там нет таких примеров. Тут я искусно перевел разговор на инспектора и то, о чем они вчера беседовали. Оказывается, инспектор спрашивал его о завещании сэра Джона: кто были свидетели, когда приезжал нотариус, менял ли сэр Джон завещание и все такое. Кстати, он ведь все оставил Генри, я правильно понимаю?

— Да, конечно, — сказала Джейн. — Ну и какую-то сумму каждому, кто есть в доме. Мне тоже.

— Так вот, Эдвардс и был свидетелем, верным и истинным, вместе с миссис Хислоп, и, по его словам, без него инспектор ничего не знал бы о том, как здесь живут, а теперь все знает. Надеюсь, он не вкладывает в это выражение ничего предосудительного. Я намекнул ему, что он в числе подозреваемых в убийстве. Он принял это с гордостью. Я также намекнул, что он мог бы поклясться своим садом и всем, что в нем, что видел тебя там в известное время, и таким образом снять с тебя подозрения. Ему эта мысль не понравилась — не потому, что ты ему неприятна, а потому, как я понял, что он чувствует себя частью природы и его это пресытило. Он хочет участвовать в чем-то таком, что бывает один раз, а не происходит каждый год в прежнем виде, как пробуждение природы и яблонная тля; а если он не хочет исключить из этой истории тебя, это не из неприязни, а скорее из гостеприимства.