Иоахим Новотный - Избранная проза

— Там лед колют!

— Где?

— На пруду! У мельницы! Бежим?

Что-то удерживало его здесь, должно быть, след санок, на которых исчезли Криста с Пауликом: вон там, чуть пониже, санки притормозили, обогнули лесок, затем след их вел в густые заросли. Подождать бы, что будет дальше…

— Что, прямо топорами?

— Ага. И пилами.

Такого еще не бывало! Проваливаясь в сугробы, они мчались сквозь высокий заснеженный лес, и Домель ясно видел, как стоит на дне пруда, ухватившись снизу за ручку пилы.

— Ты что, свихнулся? — рассмеялся Хоттель. — Они пилят сверху, зачем в воду-то лезть?

Ну, раз все так просто, пилить он не станет, нет. Уж лучше он будет прокладывать путь остальным, спокойно и уверенно ступая на хрупкий, ненадежный лед.

— Ты что! Там лед везде с полметра, — сказал Хоттель. — Хоть на танке езди!

На танке Домелю не хотелось, слишком легко было подбить его с воздуха.

— И дед твой тоже там, — сказал Хоттель.

Впервые в жизни Домель вообразил себя своим дедушкой. Он представлял себе, как возвращается на рассвете с ночной смены, голубой термос торчит из кармана куртки (бабушка: «Ну что у тебя за вид?!»), как, гордый и довольный, выкладывает на стол отвоеванный у ночного голода засохший бутерброд (бабушка: «Уж конечно, все только мальцу! А я будто его голодом морю!»), слышал, как смачно глотает похлебку (бабушка: «Ишь, взял себе моду!»), удивлялся пивовару, который так упрямо не обращал внимания на эту войну и запасал лед для своего мирного дела, чья непоколебимая уверенность завораживала и его самого, заставляя, как в добрые старые времена, думать о приработке. Он знал, что не послушается бабушки («Что проку в этих бумажках, когда и купить-то нечего? Лучше приляг отдохни!»), знал, что пойдет на мельничный пруд, туда, к другим, потому что так повелось испокон веку.

Домель был бы рад побыть дедушкой еще немного, хотя бы из чувства солидарности с ним. Но тут показались деревня и извилистая обледенелая дорога, по которой мужики катили огромные глыбы льда, подталкивая их наконечниками багров. Уступая дорогу, Домель трижды сигал прямо в глубокий снег, он ведь понимал, что стоит ледяной махине остановиться, как она тотчас примерзнет, перегородит путь и, страшно даже представить себе, сколько времени и сил уйдет на то, чтобы сдвинуть ее с места, а если сдвинуть не удастся, придется разбить ее прямо здесь, не дотащив до места для колки. Да, в таких вещах Домель знал толк… Да, только в таких, другим он не придавал значения. Он не слышал, как тяжело дышали мужчины, хрипя своими старческими глотками. Белый пар клочьями вырывался из черных беззубых ртов. Сколько усилий, сколько хитрости и сноровки уходило у них на то, что молодым далось бы без особого труда. Но Домелю никогда не доводилось видеть, чтобы работа давалась легко. Вот отец, наверное, мог бы показать ему такую работу. Он и стреляет здорово — легко и с руки! Домелю так хотелось верить в это. А порой ему представлялось, что он сумел отца превзойти в этой стрельбе.

Но сейчас ему было не до мечтаний. В монотонной, изнурительной работе стариков было что-то новое. Лающий звук от ударов топора по ледяному покрову пруда отдавался гулким таинственным эхом, предвещая опасность. И воду такую не каждый день увидишь. Завораживающая, тяжелая, черно-зеленая, она подстерегала свою жертву и притягивала к себе. Разлетающиеся осколки льда сверкали всеми цветами радуги в лучах солнца, оцепеневшего на морозе. Поглощенный этим зрелищем, Домель подходил все ближе и ближе. Он дивился тому, с какой силой мужчины вонзали багры в воду и, подогнав льдины к краю, вытаскивали их одну за другой из густой, тягучей воды на твердый лед. Вдвоем против такой махины! Одним из этих двоих был дед Домеля. Но мальчик этого не замечал, не замечал он и того, что Хоттель следует за ним по пятам. Прищурив глаза, он неотрывно наблюдал за схваткой мускулов с силами неживой природы. Эти двое стариков, казалось, играли: так мало было в них от деловитой озабоченности остальных. Крепко ухватившись за багры, они неторопливо подгоняли верткую льдину к кромке, безмолвно и слаженно вонзали острые наконечники в ее нижнюю часть и, нажимая на них, сосредоточенно следили, как льдина, сперва нырнув в зеленую глубь, медленно всплывала. Тут они с кряхтением наваливались на багры и, улучив момент, когда сила тяжести начинала работать на них, вытаскивали двухсоткилограммовый осколок на поверхность.

Домель смотрел на работу мужчин и готов был так стоять целый день. Но мужчин позвали передохнуть. Не успел он сообразить, что происходит, как Хоттель оказался у кромки льда. Поднял один из багров, оглянулся, желая убедиться, что никто не возражает, подсунул кривой конец багра под следующую льдину, снова обернулся, теперь уже к Домелю, и сказал: «А ну-ка, подсоби!»