Иоахим Новотный - Избранная проза

— Почему эта балка тут торчит? — горячился Клаушке. — Я, еще когда сняли колокол, потребовал, чтобы ее убрали.

На его мокром от пота лице написана была горечь — почему не выполнили его распоряжение! Действительно ли он был тем, кто и в хаосе призывает к порядку, или просто хотел скрыть свою беспомощность? Ответ на этот вопрос не казался мне столь уж важным. Да и Клаушке вспомнил о главном.

— С кем он ладит?

— С девчонкой Кречмара.

— Она с ним говорила?

— Пыталась.

— Ну и?

— Неизвестно, слушает ли он. Смотрит он только вдаль. Каждое движение может стать последним.

Клаушке вдруг начал чесать пальцем в ухе. Подобный жест при других обстоятельствах мог бы всех удивить. Тут он свидетельствовал о растерянности. Наконец Клаушке осмотрел кончик пальца, как будто от результатов этого осмотра бог знает что зависело.

— А где старик? — спросил он.

Все сразу поняли, кого он имеет в виду. Клаушке, можно сказать, вылез из своей шкуры.

— Бруно? — все-таки спросил Краутц. — Он, должно быть, в пути. Нашел, наверно, что-то себе по вкусу.

— Надо его вернуть! — властно сказал Клаушке. — Немедленно. В два счета. Он обязан поговорить с парнем.

Недо вызвался привезти его. И с грохотом кинулся вниз по лестнице. Тут же внизу взвыл мотор «вартбурга». В голосе Гундель, до сих пор звучавшем размеренно и успокоительно, сейчас появились уже тревожные, даже панические нотки. Движение внизу, очевидно, спровоцировало и какое-то движение на балке.

Потом настали минуты, когда хотелось только остановить время. Они были полны тишиной, которая бесконечно усиливает страх.

Клаушке пришлось еще раз побороть себя. Полицейскому, распоряжавшемуся внизу, по-видимому, не удалось подчинить себя тому вынужденному бездействию, которое только и помогало сохранять обнадеживающую неопределенность. Он заговорил в мегафон. Назвал свой чин и фамилию. Его слова звучали в высшей степени сдержанно и вежливо. Но они не оставляли сомнений в серьезности ситуации. Наконец он сказал:

— Ты не прав, парень. Мы не хотим ничего делать тебе во вред. Пусть тебе об этом скажет и твоя учительница, фрау Краутц. Она стоит рядом и будет сейчас говорить с тобой.

Пока он передавал ей мегафон, произошло следующее: Гундель выглянула на лестницу и поискала глазами Краутца. Но он стоял в тени, рядом со мной. Фрау Краутц после первых неуверенных слов и откашливаний перешла к заключениям. Дело было даже не в интонации, она-то как раз была женственно-приятной. Дело было в словах, в каком-то наборе формальных оборотов, как будто она читает по бумажке. Не нужно было никаких усилий, чтобы понять их, однако они забывались, едва были произнесены. Я запомнил только ее заверения в том, что в пятом «Б» классе общеобразовательной политехнической десятилетней школы в Пульквитце есть вакантное место для ученика Бодо Фогеля; и она с радостью будет вместе с ним бороться за высокую успеваемость, чтобы он стал человеком, достойным светлого будущего… Может быть, она хотела добавить еще несколько простых человеческих слов. Но Гундель, которая одна только могла видеть реакцию Понго, сильно наклонилась, буквально подползла к дыре и выглянула. Клаушке больше не медлил. Он сложил руки рупором, подошел к резонансному отверстию в восточной стене и рявкнул что было мочи:

— Вы, там, внизу! Тихо!

Тишина, наступающая после оборванной посредине фразы, всегда несет в себе что-то мучительное. Наверху, однако, ничего этого не ощущалось. Краутц выступил из тени, Клаушке перевел дух, а Гундель опять отошла назад. Все опять стало как прежде; слабое, конечно, утешение, но кто от него отмахнется, если от этого зависит человеческая жизнь.

Оцепенение нарушил только Бруно Кречмар. Недо сообразил оставить машину за холмом. Во всяком случае, ее приближения слышно не было. Я очнулся, лишь когда внизу хлопнула дверь. Лестница заскрипела. Человек поднимался медленно и размеренно. Без единой остановки добрался Бруно до нас. Постоял немного, прислонясь к столбу. Хотел, верно, перевести дух, а заодно и осмотреться. Потом подошел к Гундель и положил руку ей на плечо:

— Пропусти-ка меня.

Девушка освободила ему место. В его движениях не было уже никакой усталости. Казалось, и Краутц вновь обрел надежду. И ушел. Вскоре я увидел его внизу, среди других хуторян.

Бруно между тем не спешил. Он придвинул к себе какой-то ящик и удобно на него уселся. Дыра теперь была открыта. Понго подтянул к себе одну ногу и обхватил ее обеими руками. Когда Бруно заговорил, он опустил голову на колено.