Иоахим Новотный - Избранная проза

— Мне ничего не нужно, — прошептал я, — ни сахару, ни соли. Мне нужно только позвонить.

Она высоко вскинула голову и тем самым выполнила еще один пункт программы. Но то, что случилось потом, было уже вне плана. Этот отстраняющий жест, вспыхнувшее пламенем лицо, этот невнятный лепет… В результате я понял только одно: она ни за какие блага мира не хочет пустить меня за занавеску, к телефону. Она даже заговорила об инструкции, и хотя это слово абсолютно не вязалось с нею, она его все-таки произнесла. А я был так глуп, что решил, будто она приняла мою игру и все эти ее кислые мины не более чем особые изыски, на которые она со своей стороны идет ради продолжения комедии. Мне следовало проявить себя мужчиной, который плюет на все правила, дабы достигнуть успеха.

И я сделал этот роковой шаг, прошел за прилавок и откинул занавеску.

То, что за этим последовало, случилось в мгновение ока и с той бессвязной одновременностью событий, которая так типична для состояния испуга. Последовательность этих событий очень трудно воссоздать словами. В углу между деревянной решеткой и стеной кто-то зашевелился. Чья-то рука схватилась за решетку, и тем самым этот человек выиграл время и место, чтобы разбежаться и выскочить через окно — это был почти идеальный прыжок согнувшись. И тут же снаружи донесся глухой звук падения, а в магазине зазвенели бутылки в ящиках.

Один человек молча, тяжело бежал по лабиринту между высоченными штабелями бетонных плит. Другой застыл на месте, успев только крикнуть:

— Понго!

Этим последним был я. Трудно поверить.

Испуг и стыд долго еще не давали мне сдвинуться с места. Так вот куда забился мальчуган! А я очертя голову ворвался в его укрытие и обратил его в бегство. Что толку оправдываться, если неведение влечет за собой такие последствия?

Дрожа от злости на собственную глупость, я наконец обернулся. Девушка задернула занавеску и подошла ко мне.

— Только не выдавайте меня! — в страшном смущении проговорила она.

— Но…

— Он боится идти домой. Но где-то ему ведь надо поесть.

— Ну конечно, я…

— Может, это неправильно, но ведь есть-то человеку надо.

— Да все правильно, все! Просто я вел себя как дурак! Забудьте об этом!

Девушка смотрела на меня с удивлением. Тогда я не понял значения этого взгляда. Я думал, она смущена моими самобичеваниями. Позднее мне суждено было узнать, что ее удивление вызвано было моей несообразительностью. В конце концов, всему, абсолютно всему, что было связано с Понго, невозможно дать верное объяснение.

Для объяснений между тем времени уже не оставалось. Покупатели начали возмущаться. Гундель указала мне на телефон:

— Теперь можете звонить.

— О, — выдохнул я, больше всего желавший беззвучно и незаметно ретироваться. Но когда я вышел из-за занавески, меня встретило враждебное молчание очереди. Я не мог сообразить, какой смиренный жест был бы сейчас уместен. И мне пришлось пройти сквозь строй этих враждебных взглядов. И только на улице я осмелился вздохнуть как следует. Но и свежий воздух не облегчил моего позора. Я пронес его с собой по территории стройки до леса и потом дальше, в мертвую деревню. Там я долго стоял перед развалинами крестьянского дома. Я бы с радостью объявил это символом моего сиюминутного душевного состояния. Однако давно выработанное недоверие к чересчур высоким проявлениям чувств удержало меня от такого сравнения. А вот впечатление от встречи с девушкой осталось неизгладимым. Я жаждал во что бы то ни стало доказать ей, каков я на самом деле. Но это означало, что однажды принятое решение необходимо осуществить.

На полдороге к церкви я столкнулся с Недо. Все еще занятый только собою, я не усмотрел ничего достойного удивления во встрече с этим человеком, так бурно вдохновлявшимся легкой добычей. Мы столкнулись среди тесаных камней бывшего общинного дома, школы и гостиницы. Над нами возвышалась старая церковь. Там, где штукатурка осыпалась, обнажились еще крепкая каменная кладка и кирпичи такого размера, каких ныне не бывает. Тут как ни размахивай ломом, вряд ли добудешь что-нибудь пригодное к использованию. Но Недо плевать на это хотел. Он шел за мной по пятам, и только когда он заговорил о бесспорно отличной погоде, избегая, впрочем, приятельского «ты», которое вчера вечером так легко срывалось с его языка, итак, только после этого весьма обстоятельного вступления до меня вдруг стало доходить, что он чего-то от меня хочет.